Лживые зеркала

Когда она вошла в комнату, Теодор стоял к ней спиной – кажется, разбирал бумаги на столе. Уинифред хотела видеть его лицо, но в то же время ею овладела странная робость, почти смущение. Она кашлянула и опустила голову, притворившись, что одергивает платье.

– Ого! Вы… Вам очень идет! – выдавил Дарлинг, и она наконец осмелела настолько, что встретила его взгляд.

Юноша приоткрыл рот, будто забыв, как дышать. Уинифред медленно пошла к нему. Теодор теперь забыл про платье и не отрывал взгляд от ее лица.

– Вам нравится? – тихо спросила она.

Он тяжело сглотнул и кивнул.

– Очень, – тихо признался он. – Вам к лицу звезды.

Уинифред шагнула еще ближе, и теперь Дарлинг оказался зажат между ней и столом. Она вскинула подбородок и несколько мгновений молча смотрела ему в глаза.

Их поцелуй случился так же внезапно и вместе с тем ожидаемо, как шторм. На мгновение все вокруг стихло, а потом, повинуясь почти осязаемому притяжению, она потянулась вперед. В этот миг Теодор обхватил ее и поцеловал.

Он посадил ее на стол, смяв кольца кринолина, и Уинифред выдохнула ему в рот. Его пальцы нежно зарылись в ее распущенные волосы, словно боясь спутать их. Она одной рукой обвила его шею, а другой зашарила по столу, ища опору. Ладонь задела открытую чернильницу, та опрокинулась, и лужа растеклась по столу и руке. Уинифред ахнула и на секунду отодвинулась от Дарлинга. Краска капала с ее пальцев и черными овалами очертила ногти. Она перевела взгляд обратно на Теодора. Тот тяжело дышал, а его глаза, темнее всяких чернил, глядели на нее почти с мольбой.

– К черту! – выругалась Уинифред и притянула Дарлинга к себе, грязными пальцами пачкая его воротник и шею. Целуя его, она вымазала ему скулу, щеку, волосы – теперь весь он был ею помечен.

Теперь Уинифред уже не опиралась на стол. Теодор держал ее, а она вцепилась ему в волосы, жадно целуя губы, щеки, виски – все, до чего могла дотянуться. Дарлинг отвечал ей с не меньшей страстью, он так сильно стиснул ее талию, что она ощущала его пальцы даже через корсет. Ее желание было диким, свирепым; его – смелым и безотчетным.

Теодор проложил цепочку поцелуев от ее рта к уху. Уинифред, затаив дыхание, слушала собственное стремительное сердцебиение. Дарлинг коснулся губами ее виска и прошептал:

– «Краса, как пламень звезд, затмила небеса»[15].

Уинифред фыркнула и запрокинула голову, подставляя ему шею.

– Даже сейчас ты умудряешься цитировать свои книжки?

– Я никогда не сказал бы о красоте лучше, – пробормотал он, щекоча нежную кожу ее горла.

Уинифред затрепетала и непроизвольно сомкнула пальцы на ткани сюртука на его спине.

– Попытайся, – шепнула она.

Он на мгновение умолк, а потом заговорил, не поднимая головы:

– Ты прекрасна, как солнечный полдень. Как сверкающие ледяные капли. Ты так сияешь, что ослепляешь меня, и я забываю, зачем еще нужны глаза, кроме как для того, чтобы глядеть на тебя. И эта блестящая, совершенная, ослепительная красота – меньшее из твоих достоинств. И я знаю, что не сделал ничего, чтобы тебя заслужить.

– Меня не надо заслуживать, – возразила Уинифред, чувствуя, как горят щеки. – Я не награда. Я твоя, этого недостаточно?

Измазанное лицо Дарлинга порозовело. Уинифред почувствовала, как напряглись его пальцы на ее талии, и едва подавила дрожь от щекочущего чувства, прокатившегося по телу. Он наклонил голову, зарывшись пальцами в ее длинные светлые пряди, и снова поцеловал ее.

В этот момент Уинифред с оглушительной, пугающей ясностью осознала, что с ней что-то не так.

Она влюбилась в Теодора.

* * *

Этот тихий и уютный день они провели вдвоем. Уинифред заставила себя забыть о работе и о данных себе обещаниях и просто наслаждалась моментом совершенного, бездумного счастья. Они отмылись от чернил и потом пили чай, насмешливо глядя друг на друга поверх чашек и разговаривая о совершеннейшей ерунде, недостойной внимания. Затем они устроились на диване – сначала на внушительной дистанции друг от друга, но потом постепенно, будто невзначай, придвигаясь друг к другу. В итоге она положила голову Дарлингу на плечо, когда он обнимал ее и читал вслух свою любимую глупую пьеску. Впрочем, Уинифред больше внимания уделяла модуляциям его красивого юного мягкого голоса, нежели истории.

– Чем она тебе так нравится? – спросила она, когда Теодор закончил читать и закрыл старую тонкую книжку в мягкой обложке.

– Не знаю. Это забавная сказка о превратностях судьбы. – Он пошевелился, и Уинифред почувствовала на себе его взгляд. – Раньше я никогда не понимал, как можно полюбить в мгновение ока. Чтобы такое случилось, понадобится чудо, не меньшее, чем сок волшебного цветка. – Теодор замолчал, и Уинифред потерлась о его плечо щекой, давая ему знак продолжать. – Но когда я впервые увидел тебя, должно быть, угодил под чары короля фей.

Уинифред фыркнула, но от его слов ей стало приятно. Теодор ни разу не говорил ей прямо о любви, но она знала о ней. Знала и то, что у нее самой появились к нему чувства. Но ему позволительна подобная глупость, а ей – нет.