Лживые зеркала

Под боком у Дарлинга было тепло и удобно. Ее начало клонить в сон.

– Мне жаль Деметрия, – наконец сказала она. – Он ведь не влюблен в Елену по-настоящему. Это наваждение, морок. Из-за короля он вынужден всю жизнь быть очарованным ею, хотя любит другую.

– Но ведь он счастлив! – пылко возразил Дарлинг. – Кого волнует, чары это или нет – это ведь настоящая любовь.

– Он ослеплен этой любовью и не видит ее недостатков.

– Неправда. Я думаю, настоящая сила сока волшебного цветка – это прозрение. Он видит ее всю, с ее достоинствами, недостатками, и за них же ее любит.

К горлу Уинифред подступил комок. Она лишь надеялась когда-нибудь испытать то чувство, которое Теодор называет любовью, – слепое, преданное обожание.

– Я рада, что ты так думаешь, – еле слышно ответила она.

На улице смеркалось. Мерное, глубокое дыхание юноши ее успокаивало. Уинифред сосредоточилась на нем и сама не заметила, как провалилась в дрему. Но вскоре Теодор что-то произнес. Она все так же лежала у него на плече, но не разобрала слов.

– Что-что? – сонно переспросила она.

– Я сказал, что хочу поскорее покончить с этим.

На нее будто вылили ушат ледяной воды. Чувствуя подступающую к голове панику, Уинифред сразу проснулась и распахнула глаза, но не шевельнулась. Ей вдруг стало тесно в новом, идеально подогнанном по фигуре платье.

Он говорит о них?

– О чем ты? – спокойно спросила она, хотя это стоило ей остатков силы воли.

– Я о мистере Уоррене, разумеется. Все эти многомесячные стратегии – не по мне. Я хочу покончить с ним раз и навсегда.

Уинифред пробрала дрожь облегчения, такая сильная, что даже Теодор, должно быть, ее почувствовал. Он, наверное, спишет ее на нервозность.

Когда в голосе Дарлинга появлялись эти глухие металлические нотки, Уинифред переставала его узнавать. Она попыталась образумить юношу:

– Но мы ведь делаем это не от скуки, Теодор. Иначе нам с ним просто не справиться. Ведь кто на нашей стороне? Старая кошелка из числа его бывших шпионок, фальшивомонетчица, светская леди и полупьяница-полукартежник. Мистер Уоррен же повязан с половиной города.

– Но мы ведь можем обратиться в полицию, – возразил Дарлинг. – У нас на руках все его бумаги. Он владеет притонами, публичными домами – это ведь преступление.

Удивительно, как можно дожить до девятнадцати лет – и быть настолько наивным?

Уинифред села. У нее начался нервный тик, и она прижала к веку палец.

– Полиция у него в кармане. Думаешь, он настолько глуп, чтобы угодить за решетку? Они прекрасно знают, что Уоррен преуспел в половине списка незаконной деятельности и активно осваивает другую. По-другому не сделать столько денег, сколько имеет он. К тому же теперь он завязан с крупными акционерами, которые не дадут ему увязнуть. Единственный путь – медленно подтачивать его авторитет, подрывать компетентность. Сделать так, чтобы никто не захотел иметь с ним дел. Понимаешь?

Теодор заломил руки. Уинифред заметила, что чернильный отпечаток на его скуле не оттерся до конца и темнел, как синяк.

– Но как нам это сделать? – с тихим отчаянием пробормотал он, вцепившись себе в волосы и глядя куда-то в пол. – На это уйдут годы. У меня нет столько времени. Я должен…

Он запнулся, и Уинифред догадалась, что он думает о своей сестре Кэтрин. Она наспех начала сплетать волосы в косу, лихорадочно размышляя. Было ясно, что момент их спокойствия пришел к концу.

– Нужно действовать исходя из того, чем мы уже располагаем. Во-первых, его семья. Неясно как, но мы этим воспользуемся. Может, Дейли что-нибудь еще знает. Ох, не хотелось бы его снова впутывать. И то дрянное письмо…

Уинифред бросила взгляд на стол. Там, поверх кипы бесполезных бумаг, лежало злополучное письмо – то самое, с которого все началось. Бумага помялась, сгибы потемнели. Теперь оно было таким, каким ему и положено быть – грязным и бесполезным. Подумать только! А ведь Дарлинг заставил ее поверить, что письмо ему нужно; что он в самом деле знает, как его использовать. А в итоге единственным предназначением этого потертого клочка бумаги, ради которого Уинифред рисковала жизнью, оказалось то, что Уоррен не сумел им воспользоваться!

Чтобы выплеснуть раздражение, она сжала правый кулак. Рука отозвалась острой чистой болью. Теодор краем глаза заметил ее движение.

– Что ты делаешь? – нахмурившись, спросил он.

Уинифред смутилась и быстро разжала руку. Дарлинг успокаивал ее своим присутствием, но она почти забыла о нем, обратившись к привычкам, которые предпочитала никому не демонстрировать.

– Пустяки… Просто так. – Уинифред сбилась и отругала себя за паузу. – Помогает сосредоточиться.

Взгляд Теодора скользнул к ее руке, и она поспешила спрятать ее за спину. Но он наверняка успел заметить красные полумесяцы от ногтей на ее ладонях. Он не бросил шутливой фразочки и даже не улыбнулся, а просто молча, без всякого выражения продолжал смотреть на нее. Озадаченная, Уинифред вслух сказала:

– А что, если оно все-таки сослужит нам добрую службу?

– Что именно?

Уинифред не ответила, чтобы не сбиться с хода мысли, и его тон стал тревожнее и настойчивее: