М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории)

По всему плоту валялись лопнувшие под ударами волн и оттого выглядевшие потрошёными рыбьими трупами мешки. Содержимое их опустевших дерюжных брюх было рассыпано повсюду, и экипаж избитого бурей плавучего острова – Сошедший-с-Небес, Максуд, Бинеш и сами перевозчики – все до единого, включая Аварэ, – бросив другие дела, битых полдня елозил на коленях, сначала горстями, а затем и щепоть за щепотью выбирая между брёвен застрявшие там крохи концентрата. Тем не менее, несмотря на столь исключительные старания, итоги оказались неутешительными: значительную часть груза смыло штормом, и от прежнего объёма осталось меньше четверти. Перевозчики зло матерились и поглядывали хмуро – кто украдкой, а кто и не скрываясь – на взятых ими пассажиров. Что они думали при этом – несложно было догадаться.

Парус тоже унесло разыгравшейся стихией, и до берега (теперь, после бури, далёкого, совсем неразличимого на фоне загородившего едва ли не полгоризонта столпа Горы, который всё так же неколебимо – слава Создателю! – подпирал нелёгкое небо этого мира) добирались на вёслах – благо все, кроме одного, оказались на месте.

Максуд грёб, временами озираясь по сторонам. Остальных плотов было не видать, и это наполняло душу тревогой. Он всё вглядывался и вглядывался в меланхоличный, обессиленный давешним припадком безумия океан: не мелькнёт ли где парус или хотя бы торчащая из волн мачта?.. Нет, как ни напрягал Максуд зрение, но ничего похожего на плоты или их обломки не обнаруживал. И тогда он снова – с остервенением отчаявшегося человека – налегал на весло.

Гора приближалась. Уже хорошо было видно, как буруны с тупой настойчивостью умалишённого бьют в отвесную стену берега, и шум бросавшихся на приступ и разбивавшихся вдрызг о невозмутимый камень волн становился всё громче. («Как долго продолжается эта безнадёжная осада? – вскользь подумал Максуд. – С самого сотворения мира, быть может?») Гора начинала подниматься, хотя и довольно ещё полого, прямо отсюда, от неприступного для упрямой армии вод рубежа: скальные гряды тянулись зазубренными крокодильими хребтами в сторону вершины, а в просторных ложбинах между ними вольно рапластались шершавые языки щебня, придавленные тушами огромных валунов. (Собственно говоря, они, эти чёрные угловатые каменюки, валялись везде, куда ни посмотри: целые россыпи их не только возлежали в глубине береговой полосы ленивыми стадами, но и, как любопытные морские животные, высовывали свои глянцевые угольные головы из пенных водоворотов мелководья, а некоторые рисковые одиночки, отбившиеся от одних и никак не решавшиеся примкнуть к другим, цеплялись за край обрыва, опасно нависая над самым прибоем.) Местами обрушенные, где-то прорванные и исцарапанные расщелинами, будто некий зверь карабкался наверх и оставил следы когтей, поперёк склона протянулись в целом ровные и весьма широкие уступы, а на ступенях этой гигантской лестницы грудились не поддающиеся счёту домишки – точь в точь глиняные кубики, брошенные, да так и забытые здесь убегавшими от зверя детьми. Меж домишек копошились едва различимые и оттого не интересные никакому уважающему себя хищнику двуногие существа. Забираясь по ступеням всё выше, подальше от грохота атакующих берег волн, игрушечные башенки и пирамидки сливались в единую неразборчивую массу, увенчанную каким-то внушительных размеров строением. Толком было не разобрать, что это: туманная завеса, висевшая над городом, не только вытравливала цвет из всего, до чего могла дотянуться, подменяя своей грязно-жёлтой мутью, но вдобавок и съедала объём, оставляя лишь непонятно чему принадлежавшие контуры-скелеты.

Ещё один город… Максуд вздохнул, с долей сожаления оглянувшись на такой живой и свободный, но крайне своевольный и фатально непредсказуемый, вплоть до приведения к смертельному финалу доверившихся этой свободе (стихия, что ж поделать!), океан. И снова вздохнул – насупив брови: чем-то ещё сподобится приветить путников этот город в пустыне – тоже ведь не угадаешь!

Да, это была практически пустыня: широкой полосы джангала, к которой привык Максуд, здесь не оказалось – лишь отдельные группы деревьев торчали то тут, то там, будто клочья шерсти на облезлой спине больного пса. Зато ещё дальше по побережью, где растительности не было вовсе, а камни имели коричнево-бурый оттенок сгнившего фрукта, поднимались к небу другие деревья: призрачные стволы их тянулись высоко-высоко, постепенно искривляясь и обрастая размытой полупрозрачной кроной, которая сливалась с облачным покровом, скрывавшим верхушку Горы. По скупым перебранкам перевозчиков Максуд понял: деревья эти – дым и испарения, что поднимаются прямиком из пробитых в подножье Горы штолен…

***