М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории)

– Ты много наговорил тогда, в Сарбуланде, на храмовой площади, и после, на моём плоту. Да, ты всё говорил и говорил – и что?! Вселенная – агония Творца! Вот смысл твоих слов!

И он вдруг резко поднялся, отбросив скамью, и рявкнул:

– Убийца! Ты! – и вытянул руку, пальцем указывая Сошедшему-с-Небес прямо в лицо. – Ты! Убил! Моего! Бога! И за это сам должен сдохнуть!!!

Аварэ выхватил тесак. Его товарищи только того и ждали – тут же взялись за табуреты.

В неуловимо краткий миг до взрыва, готового превратить тихую гавань майхоны в смертоубийственный хаос, приоткрылась входная дверь. Уличный свет вонзился в полумрак, перечеркнул тонкой линией поле назревающей битвы и встал стеной в дымной атмосфере, разделив люминисцирующим барьером две вызверившиеся друг на друга оравы, а вместе со светом в щель прошмыгнул невысокий человечек с лицом сморщенным, как пролежавшая пару дней на песке фига. Впрочем, и оттенком физиономия мало от неё отличалась. Человечек по-мышиному повёл носом, быстро окинув цепким взглядом сумрачное нутро майхоны, точно глазам его не было нужды привыкать к темноте. Оценивкрайнюю напряжённость обстановки, он, однако, не ретировался,наоборот, просеменил световой дорожкой к столу дадашей, размахивая длинноватыми для его роста руками – ни дать ни взять паучок пробежал.

– Ты ведь Сошедший-с-Небес? – безошибочно определил он Фаниса.

Дадаши переглянулись.

Сошедший-с-Небес и кивнуть не успел, как человечек протараторил:

– Вижу-вижу-вижу! Как же вас угораздило остановиться в этой клоаке? Пойдёмте-ка отсюда побыстрее!

Перевозчики так и не двинулись с места, лишь проводили хмурыми взглядами поспешившего к выходу человечка и неуверенно последовавших за ним странников. Прощальным салютом смачно хлопнул об пол табурет.

Дверь захлопнулась за путешественниками, и только тогда возникшую позади них тишину вспорол звериный вопль, который тут же сам разорвался на куски, превратившись в нечто, похожее на лай и скулёж битого дубьём пса. Максуд вздрогнул, но тут же узнал голос: Аварэ – это был он. И это был… его смех! Перевозчик закатывался лаем и клёкотом так рьяно, с таким напором и самозабвенным отчаянием, будто, распаляя себя, рвался набить морду – кому-то до умопомрачения страшному и неизмеримо сильнее и злее его.

– Ага. Смешно, – оглянувшись на майхону, буркнул Рост. – Кишки порвёшь со смеху…

***

– Ты искал Сошедшего-с-Небес? Но как ты узнал, что он здесь? – спросил человечка-паучка Бинеш, как только надсадный смех перевозчика растворился в окриках погонщиков, торопливом речетативе зазывал мелких лавчонок и прочей шумной суете прибрежной части города.

– О-о! Вы не представляете, насколько быстро распространяются слухи! Не успеешь чихнуть, а с другой стороны Горы желают здравствовать! Шамудра необъятна, однако и тесна до невозможности! Вот бы научиться запрягать слухи в повозку – быстрее транспорта не нашлось бы в мире! Только шепнул – раз! – и там! Подмигнул – и уже за Горой!

Человечек тараторил и тараторил, будто виртуозно перестукивал молоточками по деревянным планкам (Максуд как-то видел такой музыкальный инструмент, и звучал тот примерно так же: незвонко, суетливо – похоже). И от этого перестука начинало слегка гудеть в голове.

Имя человечка было Хич. Вернее, когда Бинеш спросил его, кто он такой, человечек сказал в ответ: «Кто я? – и пожал плечами. – Да практически никто. Повелитель так и называет меня: „Хичкэс“ – никто, или просто „Хич“. Я – никто, и потому идеальный исполнитель воли своего господина. Вот, к примеру, сегодня его величие отправил меня встретить Сошедшего-с-Небес и предложить ему прибыть вместе со спутниками к себе во дворец. Я поспешил, не тратя ни мгновения на себя, не имея никаких иных дел и мыслей, кроме как исполнить порученное, и, как видите, успел в идеальный момент! Приди я раньше, вы, скорее всего, и не вняли бы приглашению, ну а явись я с опозданием… хэх… возможно, и приглашать-то было бы уже некого!»

Странноватый субъект. Чересчур подвижный, суетливый даже, за глазками не уследишь. Максуд пытался поймать этот скачущий пичугой по веткам взгляд, но так и не смог. Вообще, появлялось такое чувство, что Хич лишён определённой формы: черты его всё время смазывались, ускользали в мельтешении энергичных беспорядочных движений, жестов и гримас. Да и речь его, точно слова вылетали изо рта по дюжине враз, только усугубляла эту неопределённость, как брызги и радуги горного ручья ещё более маскируют искажённый струями облик скрытых в потоке камней. Не понять даже было, худой их новый знакомец или полный, действительно маленький или просто сильно сутулится. И хотя опасности говорливый живчик вроде бы не представлял, однако и особого доверия к нему, вследствие такой вот неуловимости форм и в то же время чудовищного изобилия слов, Максуд не испытывал. Максуду даже закралась в голову неприятная мысль: уж не следил ли проныра за новоприбывшими загодя? Не таился ли за дверью майхоны, выжидая удобного для выполнения своей задачи момента?