М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории)

– Там ли, здесь – надежда одна. Одна – для людей всех достатков и сословий. И вера наша – не может она измениться от того, где имеем обиталище своё! – твёрдо заявила старуха.

– Может,даже и лучше, что претерпеваем в нищем своём уединении, вдали от смут и соблазнов, – поддержал её старик, часто заморгав.

Хозяева лачуги повторили свой жест, сопроводив его неразборчивой скороговоркой, а старик вдобавок вытянул из-за пазухи небольшой, в треть ладони, предмет (должно быть, оберег) и приложился к нему задрожавшими губами.

– Что же это за вера, которую вы исповедуете? – поинтересовался Бинеш – скорее из вежливости, чем из любопытства.

– Вы разве не слышали? – удивились в один голос старики. – Сын Неба спустился в Шамудру!

Дадаши переглянулись. Сошедший-с-Небес поднял удивлённый взгляд на хозяев.

– Он проповедовал истинную веру на нашей скорбной земле, но враги истиныпленили его, пытали и приговорили к мучительной смерти – распятию на столбе!

Насторожённые, дадаши с некоторой опаской ждали продолжения.

– Он пришёл в Бастан по воде, и шэх, прослышав о чуде, призвал его во дворец. Сын Неба встал перед шэхом – грозным, в богатых халатах, тогда как его собственные лохмотья едва покрывали измождённое тело, – и говорил, как имеющий Высшую власть. Он победил в споре самого Верховного блюстителя, который собирался обличить его в лжепророчестве, да так был красноречив и убедителен, что шэх склонился перед ним. Но позже гордыня вкупе с наущениями Верховного блюстителя взяли верх, и шэх повелел казнить Сына Неба.

– Он умирал три дня, и даже после смерти был заключён в темницу, чтобы ученики и последователи не вздумали похоронить его тело, воздав почести, подобающие истинному пророку. Однако на следующее утро тюремщики нашли пещеру пустой!

– Свершилось чудо, и Сын Неба вознёсся в Небесные чертоги!

– Мнэ-тэ-кел! – кончиками пальцев нарисовали на себе невидимый треугольник старики.

Дадашей к этому моменту будто паралич разбил: лишившись дара речи и забыв обо всех приличиях, они изумлённо пялились на престарелых рассказчиков, которые, судя по всему, оказались не в своём уме. У Сосония так и вовсе отвисла челюсть, и недожёванная тыква едва не вываливалась изо рта. Спингуль медленно придвигалась поближе к растерянному Дилшэду, не спуская глаз с хозяев лачуги и украдкой нащупывая под своими лохмотьями источенный в косой обрезок ржавый нож. Сошедший-с-Небес сохранял внешнее спокойствие, однако Максуд, сам немало обескураженный, заметил чётко обозначившуюся вертикальную морщину меж бровей и складки в углах поджатых губ Фаниса.

– Всего лишь сплетни… – нашёл в себе силы выдавить Рост.

Его лицо, и так не слишком подвижное, теперь и подавно превратилось в угрюмую каменную маску, только взгляд был ошалелый – такой бывает у человека, который запоздало пытается сообразить, какой чумой его занесло в руки бродячего зубодёра. Сидевший рядом Бинеш нахмурился изаморгал, как всегда в минуты усиленных раздумий, – должно быть, прикидывал, выжили бедолаги из ума задолго до прибытия незваных гостей, или это неожиданное появление толпы незнакомцев стронуло слабый рассудок одряхлевшей и телом, и умом пары, вызвав приступ бреда, коим, несомненно, и был услышанный дадашами абсурд.

– Как же сплетни, когда вот! – и старик снова полез за пазуху. – Вот!

Не снимая с шеи засаленного шнурка, на котором был закреплён похожий на оберег предмет, старик продемонстрировал всем вырезанную из куска дерева примитивную скульптурку: т-образный столб для распятия и человек, прибитый запястьями к концам перекладины таким образом, что руки его походили на взмахнувшие да так и оставшиеся воздетыми к небу крылья. Этот же символ, напоминающий перечёркнутый горизонтальной линией птичий след, только без изображения распятого тела, как вспомнил Максуд, был наколочен из палок с внешней стороны деревянного щита, служившего дверью лачуги, однако тогда Максуд не придал ему значения, приняв за элемент, укрепляющий ветхую конструкцию.

– Вот! Его распяли, и Он воскрес! – посчитав замешательство на лицах гостей за признак благоговения перед чудом, вдохновенно повторил старик.

– Он вознёсся! Хрустальный престол на вершине Горы пожаловал Ему Господин, и Он ждёт всех нас там, за кромкой одежд своего Отца! – старуха, казалось, вот-вот расплачется от счастья.

– А… Кх-м… А что пилигримы? Ученики Сына Неба? – прочистив горло, спросил Бинеш.

– Дада? Святые сподвижники? Отправились проповедовать – разошлись по всей Горе. Только один остался в проклятом и святом Бастане – Сасон-дада, бывший страж из храма Блюстителейзаповедей Господних, узнавший в нищем страннике пророка и Сына Неба и первым прилюдно принявший истинную веру. Он преградил дорогу воинам, бросившимся в погоню за учениками Сына Неба, и вещал им истину, но был поднят на копья одержимыми ложной верой вояками. Впрочем, некоторые говорят, что он спасся – и тайно проповедует теперь в катакомбах под Бастаном. И по ночам город значительно пустеет…

Пряча глаза от товарищей, Сосоний отёр ладонью побагровевшее лицо.