Ма(нь)як

— Я полагал, что мы имеем дело с идейным и всесильным безумцем вроде переродившегося Раскольникова. А вы оказались сорвавшимся с цепи маньяком, который кромсает людей исключительно ради собственного удовольствия.

— А чему вы так удивляетесь, Сурненков? Вы же сами давеча заявили, что я такой же человек, как и все прочие. А теперь вдруг возмущаетесь, что я не оказался столь возвышенным и идеальным, каким вы хотели меня видеть. Да вы сами мизантроп ничуть не меньше меня! А хотите работать со мной, а? Никакой группы у меня нет, вы это и сами уже поняли, я вижу. Но вот вас бы я взял. К черту те четыре пункта. Давайте ко мне, и мы вместе повеселимся, а?

— Да вы, ей-богу, глупее, чем я думал, — презрительно бросил Сурненков.

— Да бросьте, Иван, любая ненависть должна иметь выход. Я от своей исцеляюсь вот таким образом. Я ведь все это поганое человечество просто ненавижу. Всю их мелочность, все их обывательство, их стремление к комфорту, бесконечную показуху и эгоизм. Их готовность уничтожить ради самих себя и своих отпрысков все живое на планете. Вы ведь слышали про случай, когда одна ненормальная мамаша скормила своему умирающему от рака сыну семнадцать ежиков? Ловила их в лесу и готовила — варила, жарила. Можете себе представить подобное безумие? Она убила семнадцать живых существ — для чего? Сын ее все равно умер, да если бы даже он и не умер, кто дал ей право решать, чья жизнь ценнее — сына ее или того ежика?

— Вы бредите, — устало проговорил Иван. — Ну разумеется мать будет спасать собственного ребенка любой ценой.

— В том-то и беда, что человек по умолчанию решил, что его биологический вид самый ценный для планеты, и делает все ради ублажения собственного вида. Ест других живых существ, использует их кожу и мех для того, чтобы спастись от холода, вырывает этих существ из привычных ареалов обитания и дрессирует, чтобы развлекать других людей, или заставляет их работать на себя… И все это проистекает из святой убежденности в собственной исключительности. Люди и уголовный кодекс создали, в котором прописали один святой принцип, на котором и держится все законодательство — человеческая жизнь — это главнейшая ценность. Даже религию придумали, чтобы оправдать собственный эгоизм. Дескать, бог их сотворил по своему образу и подобию, а потому они имеют право эксплуатировать всех прочих, сотворенных не по образу и подобию, а для удовлетворения нужд человека. Вы только вдумайтесь в это!

Иван вяло покачал головой:

— Чего вы хотите?

— Я всю эту человеческую сущность ненавижу. И буду уничтожать ее пусть не в масштабах всего человечества, но хоть в нескольких отдельно взятых людях. Пусть я покорежу пятьсот человек или даже тысячу, но эта тысяча будет вертеться у меня, как ужи на сковородке, ради своих жалких жизней! Они уже начинают вертеться. У фотографа уже закрутились в голове шестеренки, как ему выполнить мои требования, а ведь это только начало! Ох, как я развернусь!

— Вряд ли. Рано или поздно вас накроют, и вот тогда вам не поздоровится.

— О нет, Сурненков, меня не накроют никогда. Вы даже не представляете кто я такой, — и Маат грустно усмехнулся.

Он подошел и разрезал путы на руках и ногах Ивана.

— Выход у вас за спиной. Мое предложение остается в силе при одном условии — вы ни слова не расскажете о нем никому из ваших знакомых. Впрочем, это в ваших же интересах. Как и обещал, даю вам два месяца на размышления. Понаблюдайте за окружающим миром, и если поймете, что люди раздражают вас не меньше моего — присоединяйтесь.

— А если я не захочу этого, вы меня убьете? — спросил Иван, разминая затекшие суставы.

Но Маата в помещении уже не было.

* * *