Мадам Икс

Я чувствую что-то острое внутри меня. Я снова толкаю. Сильнее. До тех пор, пока его грудная клетка, руки и бёдра не отворачиваются. Проскакивая мимо жары и гнева Калеба, я ложусь в свою постель лишь в тонкой майке, чей подол едва прикрывает мой зад. Я отворачиваюсь от пристального взгляда. Дышу глубоко, равномерно.

— Икс?

Я не отвечаю.

Вздох. Он звучит... печально. Тяжело. Одиноко. Внутри меня снова что-то царапается. Сильно, до глубоких ран. Что-то, что помнит момент в мужском туалете, когда я чувствовала себя в безопасности.

Тот поцелуй заставил меня почувствовать себя...

Бесценной.

В то украденное мгновение с незнакомцем я изменилась.

И я не смогу стать прежней.

ГЛАВА 12

Проходит целый месяц.

Я делаю свою работу, прикидываюсь равнодушной и неприкасаемой, огрызаюсь и оскорбляю богатеньких мальчиков, исправляю их речь, учу их правильно сидеть и испытываю на прочность их терпение. А потом, когда они начинают думать обо мне плохо, я позволяю им вести разговор, делая вид, что мне есть дело до этих речей, и поощряю, позволяя проверить на мне их обаяние. Притворяюсь очарованной. Почти обольщённой. Прикидываюсь взволнованной, если они подбираются ко мне слишком близко. Это всё игра. Это всегда было игрой. Но теперь, это кажется ею ещё больше. Я оцепенела внутри, и притворяться стало нелегко.

Одинокая, я жду. Но в дверном проёме моей спальни больше не возникает тень. Никаких визитов тёмными ночами.

Что это за плотное, свернувшееся и какое-то невесомое чувство внутри? Надежда? Облегчение? Я должна чувствовать облегчение, что визиты, похоже, закончились? Я ведь обязана ему жизнью. Своей собственной. Своим прошлым и будущим.

Это тяжкое бремя.

Что-то изменилось, и я не могу определить точный момент когда, как, или почему. Или даже что. Как ни странно, это что-то связанное с Джонатаном. Я наблюдаю за его преображением, пожалуй, единственным настоящим моим успехом, за тем как он разворачивается и возрождается из своего кокона, становится человеком, с которым приятно иметь дело. Возможно, я послужила лишь толчком для того, чтобы он увидел необходимость меняться, но это самое большое, что сделано мною. Сама я ничего не меняла.

Теперь мне интересно, что за услуги я оказываю. Когда-то я думала, что делаю что-то стоящее. Но теперь меня мучают вопросы. Эти молодые люди, которые проходят через мою жизнь… что я делаю для них? И какую плату получаю за это?

Как я существовала раньше, не задавая вопросов? Этот промежуток жизни вдруг показался слишком долгим.

Я плыву по течению, делаю то, что мне говорят, добровольно закрывая на всё глаза.

Теперь я вижу более чётко, но всё, что могу разглядеть — это очертания пустоты, все формы отсутствуют. И я вижу, что многого не знаю.

А потом, однажды, спустя шесть недель после благотворительного аукциона, открывается дверь, и моё сердце перестаёт биться.

Я сижу на диване, попивая чай, в ожидании своего последнего клиента на сегодня. Как ни странно, мне не дали никакого досье и никакого контракта. Только уведомление о том, что заключительное время дня — шесть сорок пять вечера — было забронировано в последнюю минуту. Заказчик предоставляет все необходимые материалы на время занятия.

Я сижу, нога на ногу и жду. Разглаживаю складки на бёдрах; белое платье с квадратным вырезом, длина на дюйм выше колен. Синие туфли на танкетке с открытым носом. Волосы собраны в обманчиво сложный узел на затылке, и кулон с сапфиром украшает декольте.

Динь.

Наблюдаю, как поворачивается дверная ручка и распахивается дверь. Пожимаю плечами, выдыхаю и принимаю расслабленную позу, чтобы казаться спокойной, моё выражение лица пустое и равнодушное. Натягиваю подол платья пониже на колени, чтобы не оголять слишком много плоти.

Блюдце в левой руке, чашка в правой. Обычный белый фарфор с золотым ободком по краю блюдца и чашки. Эрл Грей Империал фирмы «Harney & Sons» с капелькой молока.

Эти детали отпечатались в моём мозгу.

Я рассматриваю ободок своей чашки, когда дверь распахивается, и мужской силуэт заполняет дверной проём. Он шагает внутрь. Закрывает дверь.

Моё сердце замирает, и лёгкие перестают дышать. А чашка в руке останавливается в миллиметре от губ. Мои глаза широко открываются и не моргают.

Это он.

Логан.

Тёмно-синий деним, плотно обтягивающий мощные бёдра, потертость на левом колене и на правом бедре. Прямоугольный контур сотового телефона виднеется в кармане. Чёрная футболка с V-образным вырезом обнимает рёбра и его твёрдую грудь, рукава натянуты вокруг мышц. Зеркальные солнцезащитные очки авиаторы висят в вырезе футболки. Его волнистые светлые волосы отброшены назад, а прядь падает на его слишком синие, почти фиолетовые глаза. Подбородок настолько твёрдый, как будто может быть высечен из приморских скал. Высокие, острые скулы. Его губы изгибаются в понимающей улыбке, как только он встречает мой взгляд. Губы, что целовали меня, губы, что украли моё дыхание и мою жизнь.

— Я нашёл тебя.

Я дрожу только от одной близости его тёплого грохочущего голоса.