Мадам Оракул

– Мне всегда казалось, что бобр неправильно выбран национальным символом, – сказал Королевский Дикобраз. – Вдумайтесь: бобр. Дико скучное животное. Такой XIX век; трудолюбие и все прочее. А знаете, зачем на них охотились? Шкуру, понятно, пускали на шапки – но еще у них отрезали яички. Для парфюмерии. Ну и участь, я вам доложу! А дикобраз, он… что хочет, то и делает. Иглы – это вам не шутки. И потом, такой странный вкус; я имею в виду, бобры грызут деревья, а дикобразы – сиденья от унитазов.

– Насколько я знаю, их очень легко убить, – заметила я. – Палкой.

– Грязная пропаганда, – отмахнулся он.

Когда мы пришли, многие уже расходились; снаружи стоял пикет Общества защиты животных с плакатами «СПАСЕМ НАШИХ ЖИВОТНЫХ». Экспозиция представляла собой несколько витрин-холодильников, вроде тех, что стоят в супермаркетах, только вместо мороженого и соков внутри лежали дохлые звери. Все они, совершенно очевидно, были сбиты машинами и заморожены в тех позах, в которых найдены. Сбоку, там, где обычно помещается информация о картине – «Композиция № 72,5×9 дюймов, акриловые и нейлоновые трубки», – к экспонатам были прикреплены маленькие карточки с названием животного и места его гибели, а также перечислением имеющихся повреждений. Например: «Енот с детенышем, Дон-Миллз, 401, перелом позвоночника, внутреннее кровотечение» или: «Кошка домашняя, Расселхилл-роуд, перелом таза». Наряду с заурядными кошками, сурками и белками там были скунс, несколько собак, олененок и дикобраз. Имелась даже змея, расплющенная практически до неузнаваемости.

– Ну как вам? – спросил Королевский Дикобраз после того, как мы обошли выставку.

– М-м, – протянула я, – не знаю… Я, в общем-то, не слишком разбираюсь в искусстве.

– Это не искусство, а поэзия, – с легкой досадой поправил Королевский Дикобраз. – Конкреативная поэзия. Я – мастер, возвращающий креативности конкретику.

– В этом я тоже не разбираюсь.

– Это ясно по вашему произведению, – сказал он. – Подобное я бы мог писать ногами. Единственная причина вашей известности – то, что ваши тексты непроходимо старомодны. Боже, люди покупают это, потому что никак не могут угнаться за действительностью. Зеркало заднего вида, выражаясь словами Маклюэна. Новая поэзия – поэзия вещей. Такого, например, еще никто не делал. – Королевский Дикобраз мрачно посмотрел на выход и очередную компанию посетителей с зелеными лицами, толпой покидающих вернисаж. – Это вы понимаете?

– Вы уже что-то продали? – спросила я светским тоном.

– Нет, – ответил он, – но продам обязательно. Надо отвезти выставку в Штаты. А то здесь люди очень осторожны и не любят рисковать. Потому Александру Грэйму Беллу и пришлось отправиться на юг.

– То же самое говорит мой муж, – осторожно сказала я.

Королевский Дикобраз посмотрел на меня с новым интересом.

– Вы замужем, – проговорил он. – Не знал. У вас потрясающе сексуальные локти, в жизни таких не видел. Знаете, я собираюсь устроить выставку локтей – это очень недооцененная часть тела.

– А где вы их возьмете? – поинтересовалась я. – Где-нибудь, – ответил он и взял меня за локоть. – Идемте отсюда.

Когда мы прорвались сквозь пикет у входа, он сказал:

– Они не поняли сути. Я же не давил зверей, а только переосмыслил их – что в этом плохого?

– Куда мы идем? – спросила я Королевского Дикобраза, по-прежнему державшего меня за локоть.

– Ко мне, – невозмутимо ответил он.

– Я проголодалась, – уклончиво сказала я.

Мы отправились на Блур-стрит в заведение мистера Замса. Я взяла «замбургер» со всеми наворотами, а Королевский Дикобраз – шоколадный коктейль. Я расплатилась – у него денег не было, – и мы стали долго и нудно обсуждать все за и против похода к нему домой.

– Я хочу заняться любовью с вашим локтем, – заявил он. – Не забывая, конечно, о дополнительных льготах.

– Но я замужем, – отозвалась я, задумчиво жуя «замбургер». Я боролась с искушением, а оно было велико. Артур совершенно меня заморозил; для него я была все равно что, скажем, репа. Последнее время я стала замечать, что засматриваюсь на самых неподходящих мужчин: дикторов «Си-би-эс», кондукторов, мастеров по ремонту пишущих машинок… В своих фантазиях я больше не утруждалась заботой о костюмах и декорациях, сразу приступая к прерывистому дыханию. Мои дела были по-настоящему плохи.

– Это ничего, – сказал Королевский Дикобраз, – мне больше нравятся замужние.

– Но вряд ли это понравится моему мужу, – возразила я.

– Ему об этом знать не обязательно, верно?

– Он узнает. У него потрясающая интуиция. – Это было не так; в действительности меня беспокоило другое: даже если Артур узнает, то расстроится ли? И если нет, тогда что? – Вы, с его точки зрения, декадент, он сочтет ваше общество вредным для моего самосознания.

– Я готов уступить ему ваше самосознание, а себе возьму все остальное. Справедливый дележ? Ну соглашайтесь же, позвольте вскружить вам голову. Вы – тот самый типаж, я это сразу понял.

Я доела «замбургер» и ответила:

– Это невозможно.

– Как угодно, – он пожал плечами. – Что-то теряешь, что-то находишь. Вы скорее все же теряете.