Мадам Оракул

Я очень ревновала к Марлене, но не так, как это бывает обычно. Мне и в голову не приходило, что Артур осмелится прикоснуться к ее маленькому тощему заду – трудно заподозрить истового католика в желании потискать Мадонну. К тому же мне вскоре стало очевидно, что у Марлены роман с Сэмом, а Дон об этом не знает. Я решила никому ничего не говорить, во всяком случае – пока, и сразу подобрела; начала покупать печенье к кофе и участвовать в заседаниях редакции. К Сэму я была особенно расположена, ибо видела, как ему нелегко. С одной стороны, он точно так же, как Артур, был несгибаем и предан делу, но у него имелась и другая, менее суровая сторона, которая открывалась только на кухне, когда Сэм помогал мне готовить кофе. Мне это нравилось, тем более что его неуклюжесть затмевала даже мою.

Тем временем пришли гранки «Мадам Оракул». Я внесла исправления. Во мне росли нехорошие предчувствия; книга при втором чтении казалась ужасно странной. Если не считать манеры изложения, она очень напоминала «Костюмированную готику» – вот только с готикой наблюдались явные нелады. Все было словно перевернуто с ног на голову, несмотря на присутствие положенных атрибутов: страданий, героя под маской злодея, злодея под маской героя, побегов, обреченности, неминуемой гибели… Но не хватало хэппи-энда и настоящей любви. Осознав эту полупохожесть, я смутилась. Может, рукопись следовало отослать не в издательство, а к психоаналитику? Но я слишком хорошо помнила психоаналитика, к которому меня водила мать; он ни капельки не помог мне. А про Автоматическое Письмо вообще никому не расскажешь. Не надо было издаваться под своей настоящей фамилией, точнее, фамилией Артура; тогда не пришлось бы показывать ему книгу. Этого я боялась все больше. После того, первого, разговора он ни разу не упоминал о ней – и я тоже. Конечно, подобное равнодушие меня обижало, зато я радовалась отсрочке судного дня. Я была уверена, что Артуру – да и всем остальным – моя книга не понравится.

Я позвонила в издательство, мистеру Стержессу, и объявила:

– Я передумала. Я не хочу издавать книгу.

– Что? – удивился Стержесс. – Почему?

– Не могу объяснить, – сказала я. – Это личное. – Послушайте, – ответил Стержесс, – мы ведь с вами подписали контракт, помните?

Но не кровью же, подумала я.

– Разве нельзя это как-нибудь отменить?

– Книга уже в печати, – сказал Стержесс. – Может быть, лучше встретимся? Выпьем чего-нибудь, все обсудим…

Стержесс, фигурально выражаясь, погладил меня по спинке, заверил, что все будет хорошо, а я позволила себя уговорить. После этого он начал звонить специально, чтобы укрепить мой боевой дух.

– Мы вовсю жмем на газ, – говорил он. Или: – Мы пропихнули вас в пару очень важных мест. – Или: – Мы отправляем вас в турне по Канаде.

Я сразу представила поезд и Королеву на открытой платформе, которая машет рукой. Мне тоже так придется? Вспоминался еще мистер Арахис; он работал на стоянке у супермаркета «Лоблауз» по определенным субботним дням. У него были человеческие ноги в коротких гетрах и руки в белых перчатках, но вместо тела – огромный арахис; и он плясал, слепо, неуклюже дергая конечностями, а рядом девушки-ассистентки продавали книжки-раскраски и орехи в пакетиках. Ребенком я его очень любила, а потом вдруг поняла, каково это – быть арахисом: неудобно, стыдно и душно. Наверное, не стоило подписывать контракт с такой бездумной лихостью, после пятого «Кузнечика». Приближался день выхода книги. Я каждое утро просыпалась с неясным, очень нехорошим чувством и далеко не сразу вспоминала, в чем дело.

Впрочем, сигнальный экземпляр меня немного успокоил: настоящая книга, с моей фотографией на обложке, как положено. Луиза К. Делакор никогда не удостаивалась такой чести. Правда, отзыв на обложке настораживал: «Современная любовь и сложности межполовых взаимоотношений, поданные с удивительной остротой и шокирующей откровенностью». Я полагала, что моя книга не совсем об этом, однако Стержесс заверил, что знает свое дело.

– Вы пишете, мы продаем, – сказал он. И с ликованием добавил, что ему «удалось добиться» самой важной рецензии.

– Что вы имеете в виду? – не поняла я.

– Мы позаботились, чтобы книга попала к тому, кому она обязательно понравится.

– Разве так честно? – пролепетала я, чем очень насмешила Стержесса.

– Вы неподражаемы! – воскликнул он. – Такой и оставайтесь.

«НОВАЯ КОМЕТА НА ЛИТЕРАТУРНОМ НЕБОСВОДЕ» – так называлась самая первая рецензия, в «Торонто Стар». Я вырезала ее кухонными ножницами и вклеила в новый блокнот, специально купленный в «Крески». Мне постепенно становилось лучше. В «Глоуб» книгу прямо в одном абзаце назвали «гномической» и «хтонической». Я нашла эти слова в словаре. Может, если разобраться, все не так уж плохо?

(Но я забыла о природе комет, этих гигантских скоплений космического мусора с длинными огненными волосами и красивыми хвостами – астрономы их открывают и называют в свою честь. Знамения несчастий. Провозвестницы войны.)

23