Madame. История одинокой мадам

Дальше все виделось как сквозь плотный слой марли. Охранники, раздосадованные тем, что мне все-таки удалось проникнуть в зал, выпроваживали меня совсем неуважительно. Прохожие оглядывались на меня на ходу, словно мое поведение вызывало их тревогу или шокировало. Только бы без приключений добраться до дома. Неужели это никогда не кончится?!..

***

Премьера фильма выпала на тринадцатое число, но Богомолов ничего не желал слушать о предчувствиях и суевериях. Лена волновалась до такой степени, что еще с понедельника слегла с высокой температурой, и я провел возле нее три чудесных дня. Потому что легкая простуда и сильное волнение превратили ее в сексуального маньяка, чему я, лишенный в последнее время своих привилегий и так часто засыпавший во время съёмок под их с Алкой репетиционный щебет, был страшно рад.

Через три дня Мадам поднялась на ноги и превратила дом в примерочную, заявив, что из ста сорока шести нарядов, покоившихся в ее гардеробе, она ничего не может выбрать для премьеры. Я наблюдал за ней с опаской. Как бы снова не заболела. Позвонил Алке, пригласил ее явиться с утешительными беседами. А когда она приехала, понял, что совершил непростительную глупость. Состояние Алки лишь слегка отличалось от состояния Мадам…

Пока они копались в гардеробе, снедаемые самыми страшными предчувствиями, в частности полного провала фильма, я тихонько вышел в свою комнату и набрал номер телефона Клариссы.

Еще вчера она с радостью приняла наше предложение присутствовать на премьере, Мадам не пришлось ни настаивать, ни уговаривать ее. После того недоразумения мы не виделись, но перезванивались, и все вместе делали вид, что ничего абсолютно не случилось.

Так вот, пока Мадам с Алкой пребывали в полуобморочном гардеробном состоянии, я позвонил Клариссе и описал ситуацию. Она вызвалась приехать, чтобы поддержать Лену, и я решил, что не слишком приятный сюрприз для Мадам сейчас все же будет лучшей встряской, чем рыдание на плече у любимой Алки.

Девочки все еще перебирали блузки и костюмы, вечерние платья, в которых Мадам когда-либо снималась и в которых собиралась сниматься в рекламе, но уже наверняка не снимется, потому что Богомолов вчера прилюдно (и что самое примечательное — до выхода фильма на экран!) пригласил ее в следующий свой фильм, они все еще что-то искали, когда звонок в дверь привел их в чувство.

Я нарочно закрылся в ванной комнате, поэтому открывать пришлось Мадам.

— Кларисса! — завопила она. — Как ты вовремя!

И даже сквозь журчание предусмотрительно включенного мною душа мне послышалась в ее словах некоторая издевка.

— Входи же, может, тебе придет в голову, как выйти из…

— Здравствуйте! — Голос Клариссы слегка дрогнул.

— Здравствуйте? Ты кому? А, этой маленькой чернявой особе! Можешь с ней не церемониться, потому что вы давно знакомы. Так как ты считаешь, Кларисса…

— Ты что-то путаешь, Лена.

— Господи, да приглядись ты к ней получше. Неужели не припоминаешь?

— Нет!

Так, пора выходить, иначе они доведут Клариссу до белого каления. Нужно срочно вмешаться. Я появился вовремя, потому что глаза Клариссы уже лезли из орбит, а Алка только усмехалась.

— Эй! — крикнул я, и Алка метнула в меня быстрый взгляд.

— Это Алла, — объяснил я Клариссе как можно веселее. — Она участвовала в наших мистификациях против Мадам.

— Алла. — Кларисса съела бы ее глазами, если бы могла. — Алла. Неужели?

Затем начались совсем уж пустые разговоры. Мы пили чай. Потом все вместе пили мускат, а после муската коньяк. Не все вместе, а только мы с Алкой. Мадам постепенно успокоилась, и они решили, что надеть ей нужно самое скромное черное платье, которое висело в гардеробе в третьем ряду. Подчеркнутая скромность — раз. (Эта «подчеркнутая скромность» стоила, по самым скромным моим подсчетам, около пяти тысяч долларов.) И два — если фильм провалится, черный цвет будет символизировать траур по незадавшейся актерской карьере. То есть все еще свистят, а ты уже в трауре. Быстрая реакция всегда ценится.

Пора было расходиться. Алка слегка заплетающимся языком уверяла нас, что не сядет за руль, а поймает машину, и приглашала Клариссу ехать вместе, хотя им совсем было не по пути.

— Сейчас приеду и завалюсь спать! — говорила Алка.

— Знаем, знаем, как ты спать завалишься… — пошутила Мадам.

— Да нет, — отозвалась Алка. — Я сегодня одна.

— Что-то случилось? — поинтересовался я.

— У него сегодня поминки, — ответила она совсем тихо. — Год, как сестра погибла.

— А почему ты…

— Он хотел побыть один у себя дома. Я его понимаю, — пробормотала Алка, и все встали из-за стола и начали скомкано прощаться.

Алка ушла первой. Вслед за ней через пару минут нас покинула Кларисса, лобызнув Леночку в лоб. Мы остались одни и долго еще сидели молча, думая об одном и том же.

— Позвони ему, — предложила наконец Лена.

— Максиму?

— Да. Скажи что-нибудь… ну что полагается в таких случаях.

— А что полагается в таких случаях?

— Понятия не имею. Может быть, нужно выразить наши соболезнования.

— Это делается в день смерти.

— Ну тогда… Не знаю.

— А может быть, лучше тебе позвонить? Ты все-таки Алкина подруга.