Исчезновение Дамико, после того как стало ясно, что с ним ничего серьезного не приключилось, не сказалось на настроении коллектива «Доброго человека». Постановка была обречена быть показанной публике. Дамико успел объяснить актерам, когда и откуда им выходить, в чем актеры-любители, как правило, путаются больше всего, и в общих чертах наметил их перемещения по сцене по ходу спектакля. Все, от Грегорио Италия до Сюзанны Понкья, от Нуволари до Валли и Паниццы, чувствовали себя абсолютно готовыми, зная свой текст и свои действия, и даже полагали, что в отсутствие Дамико смогли обогатить образы своих героев теми маленькими индивидуальными придумками, которые не всегда ему нравились, и он решительно их отвергал, поскольку они нарушали общий рисунок роли. Благодаря сложившимся обстоятельствам — сирота (труппа «Доброго человека»), покинутая ее духовным отцом (Дамико), — в театре сам собой сложился дух солидарности: технические службы, давно маявшиеся без дела, поскольку начало репетиций «Фауста» неоднократно переносилось, принялись охотно сотрудничать с новым творческим коллективом. А так как технический штат Театра был представлен суперпрофессионалами, в течение многих лет и даже десятилетий привыкшими к сложным и четким требованиям Маэстро, «Добрый человек из Сезуана» в исполнении самодеятельных актеров оказался обеспечен высококачественным техническим сопровождением, характерным для лучших спектаклей Маэстро. Многие из служб в большей или меньшей степени прямо участвовали в работе над спектаклем, с невиданным усердием экспериментируя со светом, звуком, сценическими эффектами, наконец-то, на свой страх и риск, без указаний и понуканий Маэстро или его помощников.
Та же радостная атмосфера соучастия распространилась и на кабинеты Дирекции, где ее воспринимали с внешним безразличием и с «no comment» в качестве официальной формы поведения. Постоянно крутясь среди политиков, Грегорио Италия ни упускал случая упомянуть о приближающейся премьере как о событии «я бы сказал-м-м-м… в определенной степени-м-м-м… новом-м-м…» в славной истории театра и, раздавая налево-направо приглашения, выбил обещание мэра, членов городского совета и секретарей политических партий присутствовать на премьере. Тем же самым занималась и Понкья: тесно общаясь с театральным людом, она, как бы между прочим, сообщала о «небольшом сюрпризе, который может оказаться не таким уж и небольшим… всё-всё-всё, больше не скажу ни слова, приходите и увидите сами!», и, таким образом, заручилась обещанием чиновников Министерства культуры и почти всех руководителей итальянских театров посетить премьеру.
Первые звонки начали одолевать пресс-службу: критики, хроникеры, обозреватели, колумнисты требовали хоть какой-нибудь информации о спектакле, о котором уже вовсю идет молва, а нет еще никакого официального релиза… какое отношение имеет к нему Маэстро?.. есть ли linkage[24]
между этим спектаклем и постоянным откладыванием репетиций «Фауста»?.. Сотрудники службы — Джованни Солерци (Брадобрей в «Добром человеке») и Долорес Равелли (одна из лучших «шлюх») — отвечая, отделывались полунамеками, словно специально для того, чтобы еще больше распалить любопытство.— Это спектакль, в котором занят состав… скажем так, набранный из сотрудников театра…
— Но пьеса — «Добрый человек из Сезуана»! Один из самых великих спектаклей Маэстро!
— Ну да! В этом и состоял смысл выбора!
— И Маэстро не возражал?
— Скажем… он согласен, что и такое имеет право на существование…
— А как соотносится спектакль… с эстетической и идеологической платформой Театра?
— Судите сами, все, кто занят в спектакле, актеры, технический персонал, все они прекрасно знают театр Маэстро, что естественно. Так что в этом смысле очевидно, что это спектакль Театра. И, тем не менее, он, скажем так… сам по себе… оригинальный…
— Маэстро следил за репетициями?
— Простите?..
— Я спросил, Маэстро следил за репетициями?
Пауза.
— Алло?..
— Да-да, я здесь… Я просто думаю, как ответить… Сказать, что Маэстро следил за репетициями, будет преувеличением. Посещал, да. И много о них говорил. С синьорой Нинки, со всеми…
— Но в итоге, это его спектакль или нет?
— Простите?
— Я спросил, можно ли сказать, что это спектакль Маэстро, по крайней мере официально, даже если его имя и не упомянуто?
— Нет-нет, ни в коем случае этого сказать нельзя! Не дай бог!
— Ничего не понимаю!..
— Вы придете на премьеру?
— Конечно! Не позволю лишить себя такого…
— Вам два места?
— А четыре можно?
— Хорошо. Четыре места на ваше имя. Я записал. Будем ждать.