Маэстро и другие

Все, казалось, двигалось, как надо. Но с исчезновением Цюрихского Гнома остро встала проблема Госпожи Янг, матери летчика Суна. Роль большая, персонаж почти все время на сцене, ее Энрико Дамико, после вежливого, но твердого отказа Нинки, оставил за собой: маленькая особенность, по поводу которой с ехидством не замедлил пройтись Паницца, но она позволила бы Дамико не только расписаться под собственным спектаклем, как это делал Хичкок[25], но и наблюдать за его ходом изнутри. К слову говоря, Дамико был превосходный актер и уже с большим успехом играл Мадам Пернель в мольеровском «Тартюфе». Он, вне всяких сомнений, был бы прекрасной Госпожой Янг, хотя представить его матерью Грегорио Италиа никто из участников спектакля не мог, как ни старался. Так что однажды, в половине восьмого вечера, синьора Нинки увидела, как в ее кабинет входят Грегорио Италиа, Сюзанна Понкья и Этторе Паницца, последний в своем синем в белую полоску костюме с неизменными прищепками на отворотах брюк.

Троица явилась к ней по поручению всех остальных членов «Пикколи дель Пикколо» умолять ее согласиться сыграть роль Госпожи Янг. Все они говорили по очереди, каждый на свою тему.

Сюзанна Понкья заверяла ее, что веселая, проникнутая духом братства и взаимной любви атмосфера, в которой готовился спектакль, столь непохожая на ту, напряженную, драматическую обстановку, что царила на репетициях Маэстро, позволит ей отвлечься от занудства повседневной кабинетной работы и отдохнуть душой.

Паницца рассказал о ценности театрального эксперимента в свете классовых отношений: «в том смысле, что в театре человек играет определенного персонажа и учится понимать точку зрения других, скажем, как если бы Рокфеллер играл Водоноса, а его жена — шлюху, они поняли бы, что значит быть бедными и крутиться пропеллером, чтобы выжить, но такое может случиться только в театре, потому что в реальности ни один богач не играет водоноса, а если его жена и играет шлюху, то делает это не по нужде, а по призванию и бесплатно!..»

Последним выступил Грегорио Италиа. Он был конкретен. Осталось очень мало времени, поэтому ничего не поделаешь, на первых порах Госпожа Янг могла бы играть с текстом в руках… Его взгляд упал на томик «Доброго человека из Сезуана», чудесным образом оказавшийся на столе Нинки. Взяв книгу, он протянул ее Нинки, как бы подкрепляя этим жестом свою мысль. Но Старая Синьора решительно отодвинула его руку:

— Уберите. Я знаю роль назубок.

Глава двадцатая

Сойдя с самолета в Малпенса в 18:45, Маэстро увидел ожидающего его Баттистоцци.

— А почему нет Нуволари? — спросил он, даже не поздоровавшись.

— Джорджо, завтра у них премьера!

— Какая премьера?! Ах, да, Пре-мье-е-ера!

В ожидании багажа Маэстро явно нервничал.

— А что же Нинки?.. Не могла встретить меня вместе с тобой? Мы могли бы поговорить по дороге…

— Джорджо… ты же знаешь…

— Ах, черт, прости несчастного старого маразматика! Синьора Тина Нинки дебютирует как актриса! Как же я осмелился забыть это!..

Они забрали багаж и пошли к машине.

— Тебя отвезти домой или заглянем куда-нибудь перекусить? — спросил Баттистоцци.

— Когда это у меня было время перекусить! — пожалел сам себя Маэстро. — Давай заскочим на минуту в Театр.

— Но Джорджо, театр закрыт, все заняты…

— Пардон! Видимо, моей утлой головенке никак не запомнить, что нас ждет величайшее культурное событие года! Нижайше прошу прощения!.. Вези меня домой.

Они ехали в сторону Милана, двигаясь медленно из-за опустившегося на шоссе тумана.

— Еще только тумана не хватало! — процедил Маэстро и саданул ногой дверцу. — Прекрасно! Молодцы! Спасибо вам! Вперед с песнями!

После небольшой паузы он заговорил о Дамико. Сначала с удовлетворением констатировал полное фиаско Цюрихского Гнома, а дальше, даже с некоторым состраданием, высказался по поводу неблагоразумного и рискованного путешествия того автостопом по трассе Зальцбург — Афины, в которое Дамико пустился, надеясь настичь Маэстро на Миконосе, так, по крайней мере, Маэстро понял из полученной телеграммы. Мысль о том, что Дамико, подобно тому еврею, что был обречен никогда не достичь своей Каноссы[26], отправился в странствие по клиникам половины Европы, подействовало на Маэстро самым умиротворяющим образом: раздражение, вызванное предательством «отступника», утихло, уступив место великодушию.

— Все же, Карло, тебе стоило бы поинтересоваться, что там со спектаклем, — неожиданно сменил тему Маэстро. — Глянь хотя бы одним глазом… не слишком ли большая мура получается в итоге? То, что спектакль — дерьмо, мне понятно, но… Знаешь, у меня из головы не выходит бедная старуха Нинки. Не хотелось бы, чтобы и она утонула во всем этом дерьме…

— Я думаю, мы можем не дергаться, Джорджо, — успокаивающе заметил Баттистоцци. — В театре им все помогают: Кьети поставил им свет, Пьервиллани — звук, Черрони руководит рабочими и машинистами сцены…