Маэстро и другие

Наконец, под неизвестно где откопанную звукорежиссером китайскую колыбельную, появлялась Шен Де, проститутка-домохозяйка с кротким взглядом и доброй душой, как всякая Мими[27], которая «на мессу не ходит, но Господу молится часто». С выходом главной героини спектакль обогатился новыми красками: печаль в глазах и душевные переживания брали зрителя за душу. Затем последовали: живописное явление шебутных родителей героини, смачная сцена со Столяром, праздничный хоровод проституток в парке, шумный выход Грегорио Италиа, одетого Линдбергом[28]… и вот финальная сцена первого акта, когда Сюзанна Понкья, с опрокинутым лицом, прижав руки к лону, словно показывая, что именно заставляет ее плюнуть на суровую логику классовой борьбы, кричит: «Я хочу уйти с человеком, которого люблю!» — и все актеры возвращаются на сцену, чтобы пропеть «свете» в психоделической игре света, навеянной «кухней ведьмы» из первой постановки «Фауста» Маэстро, которую злые языки ехидно переименовали в «дискотеку» и «ночной клуб».

И как только зал взорвался бурными аплодисментами, Баттистоцци бросился звонить Маэстро.

— Джоджо! — взволнованно прокричал он в трубку, пропуская мимо ушей хрюканье, каким был встречен. — Я не понимаю, что за дьявольщина здесь творится, но ты обязательно должен срочно приехать в театр!..

Глава двадцать первая

Вопреки ожиданиям Баттистоцци, Маэстро в темно-сером двубортном кашемировом пиджаке и в модном серебристом галстуке уже ждал его. Не говоря ни слова, Маэстро сел в машину. Кто-то, должно быть, уже рассказал ему по телефону подробности.

— Значит, — произнес он после долгой паузы, — спектакль оказался не таким уж дерьмом, как вы все утверждали! Прекрасно! Хороши помощнички! Здорово вы держали меня в курсе дела! Отлично! Молодцы! Спасибо вам!

— Джорджо, речь не о том, дерьмовый спектакль или нет… но он нравится… он доходит… имеет свой стиль… и что самое главное…

— И что же оно, самое главное?

— Самое главное… только прошу, не пойми меня буквально, но он… он как бы сделан тобой…

— В смысле, настолько дерьмовый!

— Брось, тебе же ясно, что я не это имею в виду! Я говорю, что он… он в твоем стиле, как если бы…

— Ах, вот оно что!..

— Джорджо, ты, конечно, меня прости, но знаешь, что углядит в этом спектакле любой знаток? Что сцена организована, как в «Галилее», режиссура света — как в «Буре», а задник — так просто копия из «Кьоджинских перепалок»!..

Пока Баттистоцци вез Маэстро к Театру-студии, спектакль катился как по рельсам к финалу без единой технической накладки, благодаря сверхпрофессиональной работе вспомогательных служб, в великолепном световом оформлении, на фоне прекрасно изготовленного, без единой морщинки, задника.

И с миланской элитарной публикой, собравшейся в зале, случилось невероятное: она поверила в то, что наивная игра богов, патетические порывы Шен Де, зубовный скрежет ее мерзкого кузена, Тина Нинки в роли матери Грегорио Италия в его немыслимом канотье, скачки по сцене летчика Суна в преследующем его луче софита — все это не фейк, слепленный на скорую руку актерами-любителями и неизвестно каким режиссером, а вовсе даже зрелый плод четкого замысла, исполненного мудрейшей иронии. Тем более что история, очищенная, даже в деталях, от идеологических построений в редакции Маэстро, в этой постановке представлялась простой и понятной, словно красивая сказка, полная людской нежности и доброго юмора, неспешно рассказанная старым мудрым поэтом.

Едва Маэстро выбрался из машины у входа в Театр-студию, как наткнулся на мэра, покидавшего театр в сопровождении свиты. При виде Маэстро лицо мэра, прозванного Кузеном, поскольку он был назначен на этот пост по протекции нынешнего главы правительства, женатого на его сестре, засияло.

— Джорджо, какая жалость, что приходится уходить в антракте! — запричитал он, с необычайной теплотой пожимая руку Маэстро. — Я получил огромное удовольствие!.. Но через несколько минут у меня совещание… Уверяю тебя, я обязательно приду еще! Это чудо я должен посмотреть спокойно и до конца!

— Ну-ну, — ехидно ухмыльнулся Маэстро.

Следом руку пожал директор департамента культуры:

— Ну ты и хитрец! Твои уши торчат отовсюду! И это прекрасно!

— Ну-ну, — снова ехидно ухмыльнулся Маэстро.

Третьим был секретарь городского комитета правящей партии:

— Нет слов! У меня действительно нет слов! Мои поздравления!

— Ну-ну, — в третий раз ехидно ухмыльнулся Маэстро.

Он вошел в театр. Находившийся в баре министр культуры, бывший помощник морского министра, бывший заместитель министра внешней торговли, бывший министр сельского хозяйства, бывший всем подряд, поставил на стол чашку с ромашковым чаем и, разведя руки, со счастливым выражением лица двинулся навстречу Маэстро.

— Джорджо, ты хочешь меня уморить! Я уже в том возрасте, когда некоторые эмоции мне противопоказаны! Мог бы, черт тебя возьми, предупредить, что ты сделал такой спектакль!

— Ну-ну, — опять ехидно ухмыльнулся Маэстро, пытаясь увернуться от объятий министра.

Но тот взял его под руку и повел по фойе.