Маэстро и другие

— Ух ты, все мои орлы!.. Отлично! Этим засранцам не на кого будет жаловаться, кроме как на самих себя. Театр недоумков, но с несомненным стилем! Благодаря этому старому кретину, которому никак не удается начать репетиции «Фауста», группа дебилов пользуется мастерством искусника, синьора Кьети, который всему, что умеет, научился у меня! Прекрасно! Стало быть, даже такой отстой, как я, может представлять кое-какую ценность!

Он опять пнул дверцу, но моментально взял себя в руки.

— Как бы там ни было… поскольку в этом спектакле заняты лучшие люди Театра, мне не хотелось бы, чтобы он опустился ниже определенного уровня убожества… Ты не в курсе, там что-нибудь сделано… ну ты понимаешь… не знаю что… но чтобы хоть кто-нибудь пришел посмотреть спектакль?

— Думаю, да, Джорджо.

— Совсем не хотелось бы, чтобы эти дебилы оказались нос к носу с пустым залом…

— Я полагаю, что и в этом отношении ты можешь не волноваться, Джорджо.

— Хорошо, по крайней мере, могут быть довольны, если после спектакля кто-нибудь скажет им: молодцы, спасибо за то, что рискнули…

— Все билеты проданы, Джорджо. Вчера даже задержали билетного спекулянта.

Удар был болезненным, но Маэстро удалось удержать себя в руках.

— Вот как? Здорово! Билетные спекулянты! Такую честь они мне оказали только в случае с «Королем Лиром», но, видимо, времена меняются. Наверное действительно этому старому пню пришла пора идти в задницу! Ну что же, — продолжил он, не снижая градуса великодушия, — будем надеяться, что какая-нибудь газетенка напишет о спектакле пару строчек. «Ла Нотте», например, она же у нас пишет обо всем без разбору, включая кошек и свиней. Может быть, она даже пришлет какого завалящего хроникера…

— Про «Ла Нотте» ничего не знаю, Джорджо, — отозвался спокойно Баттистоцци, не отрывая взгляда от дороги, — но мне известно, что «Коррьере делла Сера» присылает заместителя главного редактора и съезжаются театральные критики со всей Европы.

Это была сущая правда. Непостижимая игра случая, подобная той, что сделала портрет Джоконды самой известной картиной в мире, а «быть или не быть» — самым знаменитым монологом, сделала и то, что «Добрый человек из Сезуана» в постановке самодеятельной труппы «Пикколи дель Пикколо»; день ото дня становился все более ожидаемым театральным событием года…

Так что, когда в половине девятого этого туманного вечера огромный зрительный зал Театра-студии погрузился в темноту, а на залитую светом сцену вышли актеры и зазвучала бессмертная «Течет наша Влтава…», все места в зале, независимо от их расположения, были заполнены публикой, не ниже качеством той массы депутатов и активистов, что заполняют залы партийных съездов и голосуют по отмашке партийного руководства.

Высадив Маэстро перед его домом и прервав таким образом неизбежный монолог шефа о самоубийстве, Баттистоцци успел в театр к сцене встречи Вана с богами. Нуволари использовал для роли свою старую шоферскую униформу, которую носил, когда весил килограммов на восемь меньше: китель из хорошей синей ткани подчеркивал прошлое благополучие, а ставшие ему узкими мятые штаны, подвязанные обрывком веревки, символизировали тяжелую жизнь в настоящем. Каждый из богов выбрал собственный наряд для сцены: Паницца щеголял в бриджах и велосипедной шапочке, что слегка контрастировало с костюмами двух других богов, но во время споров на репетициях он сумел отстоять свой выбор, доказав, что один из членов святой троицы не может быть похож на двух других. В движениях персонажей, казалось, ожили старинные учебники актерского исполнительского искусства: испуг — два шага назад, удивление — шаг вперед. Их реплики звучали сухо, отчетливо и громко, каждая с точно обозначенным риторическим смыслом: вопрос подчеркивала соответствующая интонация до самого последнего слова фразы, утверждение передавало целую гамму чувств — от досады до отчаяния. Эффект отстраненности лучше всего проявлялся в репликах с идеологическим и политическим подтекстом, придавая им легкий комический оттенок, моментально вызывающий одобрительную реакцию зала.