Магазин работает до наступления тьмы (СИ)

О том, что бесомраки предпочитают ослабленные, неспособные к сопротивлению умы, он догадался уже во Франции. Из Константинополя пришлось бежать почти сразу же — там были легионы бесомраков, первый встретил его уже в порту. Он изображал нищего: тянул к прохожим трясущуюся, покрытую болячками ладонь, некоторые давали ему монеты, но они выскальзывали, и бесомрак затаптывал их в пыль. Деньги его, похоже, не интересовали. Двигался он в точности как та барышня в ресторане — неуклюже переваливался с ноги на ногу, подергивался всем телом, точно в виттовой пляске, странно выворачивал шею. Это, кажется, был первый бесомрак, которого он рассмотрел внимательно, почти спокойно, при свете дня. И понял странную, но очевидную вещь — этой твари неудобно, человеческое тело ей жмет, подобно сшитому по чужим меркам громоздкому костюму. Или подводному скафандру… Однажды он видел, как спускают в реку тускло поблескивающего водолаза, похожего на огромного жука-бронзовика с единственным круглым глазом. Как, должно быть, тяжко в этом двигаться… Увлеченный причудливыми ассоциациями, он сам еле переставлял ноги, и толпа чуть его не опрокинула.

Совсем близко, нос к носу он столкнулся с бесомраком уже в Париже, когда ему вновь незаслуженно повезло. По протекции кого-то из все той же компании молодых медиков — вспомнить бы теперь хоть имя благодетеля, хоть голос — он попал в огромную старинную лечебницу для нервнобольных. Не пациентом попал, как можно было бы подумать, а надзирателем в отделение для неимущих, стражем и укротителем иностранных безумцев. И в первый же день, скручивая вместе с коллегой бьющегося в припадке пациента — щуплый французик будто камаринскую плясал, — увидел у того под кожей знакомую черноту. Когда пациент был надежно упакован в смирительную рубашку, наклонился и посмотрел на бесомрака в упор. Огоньки глаз немного слепили, как голые электрические лампочки, вязкая тьма переливалась под кожей загустевшими чернилами. Ему вдруг захотелось проткнуть чем-нибудь эту кожу, чтобы посмотреть — вытечет тьма или нет. Длинное рыло бесомрака шевельнулось, и раздалось тихое хихиканье.

— Ты ему понравился! — засмеялся коллега и швырнул пациента на койку.

Ночью, обходя смрадную богадельню, он увидел их во множестве. Огоньки горели в темноте, будто кончики папирос. В основном бесомраки лежали, туго спеленутые, на койках, а те, кто избежал смирительной рубашки, либо сидели, покачиваясь, либо осторожно, держась за стену, пытались ходить. И вот у этих, ходячих, движения были куда плавнее и естественнее, чем у всех, кого ему доводилось видеть прежде. Они терпеливо повторяли одно и то же, пока тело не начинало слушаться. В соседнем отделении, где держали пациентов поприличнее, с таким же сосредоточенным старанием учились ходить заново старички, которым посчастливилось прийти в себя после удара. Бесомраки, выходит, тоже учились…

С первой получки он купил браунинг — у самого мрачного из медиков, широкоплечего детины, который за сдельную плату помогал парижанкам избавляться от ненужных плодов любви, а свободное время посвящал искусству и политике, то есть строчил стихи и манифесты, которые никто не читал, а еще создавал партии, в которых состоял единолично. Он, кажется, был даже рад распрощаться с оружием и уступил совсем недорого.

***

В дверь просунулась голова Женечки. Большие серые глаза изучили комнату и остановились, расширившись, на осыпанной горохом и маком бабуле. Хозяин сидел чуть поодаль, а Матильда залезла с ногами на диван и задумчиво грызла яблоко «белый налив».

— Сюда нельзя, — устало бросил Хозяин.

Женечкина голова исчезла, и вместо нее в щель протиснулась пестрая книга с названием «Что, если?..»

— Да все уже перепробовали, — отмахнулась Матильда.

«Мой опыт нетипичен», — возразила книга с печальным мудрым старцем на глянцевой обложке.

— Женечка, пойди сядь на место…

«Голос монстра».

Брови Матильды взлетели вверх, и она посмотрела на дверь с уважением. Воцарилась тишина, которую нарушал еле слышный скребущий звук — Хозяин, запустив руку под шарф, опять чесал шею.

— Это непозволительно, — сказал он очень тихо.

Из-за двери снова высунулась Женечкина голова. Прежде Хозяин никогда не видел на этом нежно-равнодушном лице такого живого интереса, и даже… неужели на нем промелькнула тень сопереживания? Нет, невозможно, так владельцы собак видят в случайных сокращениях мышц морды подобие человеческой мимики.

— Почему? Вы же хотите его выкурить. — Матильда лихо, как ковбой зубочистку, перекатила из одного угла рта в другой яблочный черешок. — А то выждет момент и к своим утечет…

— Никуда он не утечет!

— Они хи-итрые, — протянула Матильда, ее взгляд задержался на лице Хозяина чуть дольше обычного, и в нем, кажется, читалась насмешка. Хотя нет, наверняка тоже померещилось.

— Печать нельзя снимать, когда заблагорассудится. Это опасно для людей, и…

«И кто знает, позволит ли Женечка наложить печать снова», — хотел добавить он, но отчего-то не стал. Впрочем, Матильда как будто поняла все без слов.