Магеллан. Великие открытия позднего Средневековья

Требований было три, и все кажутся безобидными и умеренными. Во-первых, Магеллан должен соблюдать приказы, данные императором на всю поездку; конечно, разница в интерпретации этих приказов вызывала конфликты на протяжении всего путешествия. Во-вторых, он должен прекратить плести интриги, в которых его подозревали оппоненты. Эти подозрения не были конкретизированы, но, видимо, были связаны со страхами, вызванными угрожающим приглашением на обед. В-третьих, он должен был прийти к соглашению с теми, кто предлагал «то, что будет наилучшим образом служить Его Величеству»: иными словами, он должен был слушаться своих противников до конца экспедиции. Если бы он принял эти условия, их авторы обещали перестать именовать Магеллана унизительным – для него – титулом «ваша милость» (Vuestra Merced) и будут называть «ваша светлость» (Vuestra Señoría). Этот пункт может показаться современным читателям глупым, если они забудут о тонких градациях чинов и титулов, столь важных для Магеллана и его современников. В любом случае мятежники готовы были пойти на это.

Магеллан в ответ пригласил вожаков мятежа обсудить вопросы лично. Они отказались, добавив, что «не пойдут, чтобы он на них не напал». Нельзя не узнать в этом отсылку на последний случай общего сбора офицеров и агрессивные действия Магеллана во время его. Они выдвинули контрпредложение – встретиться на одном из кораблей под их контролем и «вместе выработать стратегию в согласии с приказами короля»[506]. Это был явный вызов: мятежники, судя по всему, надеялись на то, что их корабли превосходят оставшиеся у Магеллана по водоизмещению и количеству пушек, и готовы были применить силу, если устрашение не сработает. Встреча была невозможной: нейтральной почвы, на которой ее можно было бы провести, чтобы одна из сторон не чувствовала себя в опасности, не осталось.

В тот же день, 2 апреля, Магеллан предпринял следующий шаг: он послал на шлюпке письмо Луису Мендосе на «Виктории». Но письмо было лишь предлогом: шесть матросов и посланец капитан-генерала имели другие приказания. Когда Мендоса, возможно с улыбкой или смешком, ощущая себя в полной безопасности, распечатал письмо и начал его читать, Гонсало Гомес де Эспиноса вынул кинжал из-под полы и нанес им удар в шею капитана. Следующий удар пришелся в голову и довершил дело.

«Необходимость не признает законов». Убийство было отчаянной мерой: это преступление, возможно, помогает понять, почему корона отказалась чтить память Магеллана и выплачивать компенсацию его наследникам. Деяние было совершено в тот момент, когда с флагманского корабля прибыла вторая шлюпка, на которой находилось (по противоречивым сведениям) по меньшей мере 15 вооруженных людей под командованием свойственника капитан-генерала, Дуарте Барбозы. Не встречая сопротивления, они подняли флаг Магеллана. Вновь захваченный корабль и «Сантьяго» сомкнули ряды с «Тринидадом». Баланс сил между сторонниками и противниками Магеллана качнулся в другую сторону. Теперь все шансы были на его стороне.

На следующий день, во вторник 3 апреля, Картахена и Кесада, у которых осталось лишь два корабля, судя по всему, решили, что их лучший шанс – бегство. Однако узкий вход в бухту был блокирован флагманским кораблем. Последовали тщетные попытки убедить Мескиту, остававшегося у них в руках, вступиться за них; затем они решили использовать его в качестве заложника, чтобы он с носа «Сан-Антонио», приближающегося к «Тринидаду», крикнул Магеллану не открывать огонь. Этот план не имел шансов на успех. Той же ночью, сразу после наступления сумерек, пока вожди заговорщиков спали, некоторые члены экипажа подняли якорь и подвели «Сан-Антонио» ближе к флагману – якобы чтобы перейти на сторону капитан-генерала: по крайней мере, так они рассказывали по возвращении в Испанию. Их встретили пушечные выстрелы[507].

На палубу «Сан-Антонио» высадилась абордажная команда, члены которой стали задавать вопросы: «На чьей вы стороне?» (¿Por quién estáis?) Те, кто понимал свою выгоду, отвечали: «За нашего господина короля и за вас».

Кесаду, Коку и других вождей мятежа, находившихся на борту «Сан-Антонио», заковали в железо. На «Консепсьон» сопротивление тоже быстро подавили и посадили под арест Картахену. Мафра вспоминал, что тот сдался сам после того, как понял, что экипаж больше не на его стороне. Магеллан послал спросить, «за кого этот корабль». «За короля, – ответил Картахена, – и за Магеллана во имя его» (впрочем, Мафра испортил патетический эффект от этой явно выдуманной сцены, повторив свою обычную ошибку: он постоянно забывал имя Магеллана и называл того Себастьяном)[508]. Что было на уме у Картахены? Были его слова трусливыми или благородными? Он поставил все на кон и проиграл; козыри были в руках у Магеллана. Толку от бравады не было, но, возможно, имело смысл сохранять достоинство.