— Эмма, — оказавшись рядом, Эммануил схватил меня за руку и дёрнул. — Что ты тут забыла?
— Хотела… Вот у меня Лунные цветы. Я принесла их сюда.
Я мямлила, скорее от злости и от того, что не умела лгать, чем от растерянности.
— Лунные цветы? — голос Жеч, отраженный от ледяных глыб, казался громче, чем обычно.
Ведьма появилась из за колонны, похлопала в ладоши, отряхивая варежки от снега и произнесла:
— Удивительно. Я думала, что у меня галлюцинации. У Лилии спрашивала, а она сказала, что ничего не чувствует.
— Поздравляю вас со свадьбой, — Шарлет смотрела на Эммануила так, словно он был ей чем то обязан.
— Спасибо, — кокетливо прильнув к мужчине, бросила я. — Счастье моё теперь безгранично.
Взгляд Шарлет стал насмешливым, а на губах появилась лёгкая ухмылка. Весь её вид говорил о том, что она надсмехалась надо мной.
— Так я могу возложить цветы?
— Конечно. Возложите, госпожа Мирта.
Торопливо раскрыла сумочку, достала пять, распустившихся бутонов. Стараясь не поскользнуться и не упасть, я подошла к дивану.
Тело Розалины сковал тонкий прозрачный слой льда. Моя решимость снова дала сбой. В воображении, задуманное мной, выполнить казалось просто — раз и готово! На деле, я стала сомневаться в своей расторопности.
Присела. Сердце бешено билось, а рука с букетом дрожала. Один цветок выпал, ударился о руку Розалины и превратился в кусок льда.
Спокойнее, Эмма. Всё идёт хорошо. Никто ни о чём не догадывается. Решимости маловато.
— Шарлет, вы знали, что мачеха беременна? — спросила я.
Лицо девушки исказилось от злости. Она закрыла глаза, сжала кулаки.
Эмоции! Всему виной эмоции, раздирающие сердце дочери советника. Пользуясь моментом, я со всего маху врезала по наледи кулаком, стянула кольцо «Вечного дыхания» с руки новобрачной и рванула к Эммануилу.
Раздался сильный треск, яркое свечение полоснуло меня по глазам. Щурясь от света, смотрела, как толстый лёд книги рушится, а пентаграмма, отделившись от страницы, взмывает вверх и начинает увеличиваться в размере.
Её щупальца трепетали и подрагивали, словно по ним проходил нервный импульс. Связи, на концах которых были рунические знаки, стремились вверх, образуя собой объёмный каркас конуса.
— Нет! — закричала Шарлет, руками отгораживаясь от происходящего. — Нет!
Какое там: «нет»! Нашла, что кричать! Нужно орать: «Помогите»!
— Помогите, — прошептала я.
Голос меня не слушался: его сковал страх перед расползающейся в воздухе медузой пентаграммой. Она уплотнилась, стала многослойной, как торт.
— Хранительница очнулась! — произнесла Жеч за моей спиной, а я от страха, спряталась за спину Эммануила.
Не удалось сбежать. Одна из связей оплела мою щиколотку и с силой дёрнула — я упала.
Больно то как. Ай! Мягкое место отбила.
Эммануил попробовал мне помочь, подхватил под руки, стал поднимать, но другие щупальца ударили по нему, словно плети. Мужчина застонал и повалился рядом со мной.
— Эммануил! — завизжала я, видя закрытые глаза жениха. — Эммануил!
Я извернулась, и ухватилась за его руку, но щупалец дёрнул меня к себе, и мои пальцы соскользнули с ладони мужчины, а я проехалась на спине по насту.
— А а а а а! — голосила я, пытаясь цепляться за выступы снега, а Шарлет мне вторила протяжным завыванием.
— Вот! Вот, смотри! — крикнула я пентаграмме, показывая кольцо «Вечного дыхания». — Видишь, я бросаю его. Бросаю!
Отшвырнув украшение за колонну, я продолжила брыкаться, что было сил.
— Эмма. Держись! — крикнул очнувшийся Эммануил и сотворил чары пожара, запустил в пентаграмму.
Увы, — не сработало: огонь долетел до бесформенной расплывшейся «медузы», затормозил.
— Эммануил. Зеркальные заклинания! Берегитесь! Мамочки!
Огонь полетел обратно. Эммануил и Жеч успели спрятаться за ледяную колонну — она треснула, переломилась, с грохотом обрушилась. Слава Мерлину, никого не задела.
Неожиданно в центре верхнего слоя «медузы», теперь походившего на ткань, выросла шишка. Она быстро увеличивалась в размерах. Сквозь тонкий верхний слой проступили очертания похожие на силуэт человека, укрытого накидкой, а нижние края всё больше походили на подол платья.
Оглянулась на Жеч, а она, поймав мой взор, отчётливо помотала головой, что дословно означало: «Не смей».
Когда я снова посмотрела на «медузу», то поразилась её сходству с человеческой фигурой в длинном платье и с вуалью на голове. Утончённые кисти рук отбросили верхнюю ткань.
Роза Гарнье.
Она была прекрасна в траурном наряде. Чёрные локоны смешивались с вуалью, которую удерживал венец из пурпурных камней. Её руки идеально вылепленые, белые, тонкие, а шея — длинная. Покатые плечи, высокая грудь, пухлые губы, миниатюрный носик. Совершенство Хранительницы не портили даже смертельно бледное лицо и чёрные, без белков глаза. Тонкую талию подчёркивал пояс с пряжкой из рубиновых камней. Щупальца превратились в золотые цепи, прикреплённые к коже пояса и теряющиеся в складках платья.
— Ничего себе, — в напряжённой тишине, произнесла я и, предприняла еще одну попытку освободиться от живой цепочки.
Получилось.
Хранительница обвела взглядом всех собравшихся, и вдруг улыбнулась, вполне по человечески.