Магические изыскания Альмагии Эшлинг

У неё не было причин повиноваться странному указанию господина Инмиды, доселе она не питала к нему ни симпатии, ни доверия. Однако за последние полчаса в её отношении к нему произошли некоторые перемены.

Войдя в нумер, Альма зябко поёжилась: в распахнутое окно задувал ветер, принося с собой промозглость и редкие капли дождя.

Распахнутое. Окно. Джулс никак не могла оставить его на ночь таким, она и не оставляла!..

Внутренний холод ощутился стократ сильнее наружного. Содрогнувшись от предчувствия, Альма метнулась на поиски узла, в котором Джулс держала шкатулку с драгоценностями, не выпуская ту из рук в дороге, но обыкновенно ставя на столик перед сном.

Шкатулка и сейчас обнаружилась на столике. Распахнутая и пустая.

* * *

Теперь уже не господин Инмида был главным нарушителем благопристойности. Альма ураганом ворвалась в нумер четы Грюнсамлехтов и бросилась прямо к нему:

– Вы знали!..

Господин Инмида поймал её руки, сжавшиеся в кулаки.

– Ну, ну, присядьте же, вот так. Нет, я не знал. Но судя по вашей реакции, угадал.

– Не посвятите ли нас в тайну сих шарад? – лейтенант Амико, похоже, потерял терпение.

Мало кому понравится быть невольным участником чего-то таинственного – и оставаться в полном неведении.

– Хм, я тоже был бы не прочь получить хоть какие-то объяснения, – господин Дункендур придерживался того же мнения.

– Я что-то пропустил? – вернувшийся с бренди господин Кюлле мгновенно заметил перемены в настроениях и диспозиции.

А Альма, напротив, умолкла, даже не ответила на предложение помощи поспешившей к ней Джулс. Отвернулась и застыла. Как можно сейчас, перед всеми сказать, что пропали все её драгоценности, унаследованные и одолженные? Что их, видимо, кто-то похитил. Произнести это вслух значило признать, что случилось непоправимое, сделать его окончательно реальным. Увидеть отчаяние в глазах Джулс, услышать выражения изумления и сочувствия от окружающих, отвечать на расспросы сыщика… Невыносимо. Слишком много для одного распроклятого дня.

Протяжный стон перетянул внимание на себя. Госпожа Грюнсамлехт очнулась.

– Слава Великому Неведомому! – господин Кюлле сноровисто поднёс к её бледным губам бокал с бренди. – Выпейте-ка.

Господин Инмида столь же проворно выхватил бокал из его рук. И вперил в господина Кюлле очень внимательный, очень неприятный взгляд:

– Скажите лучше, где ваш сообщник.

Как можно было ответить на подобную нелепость? Строго приструнить наглеца или, напротив, свести всё к шутке, замять неловкость. Но на лице господина Кюлле промелькнула совсем иная реакция. А через миг он схватился за лицо и взвыл: господин Инмида выплеснул бренди ему прямо в глаза.

Куда только подевался лощёный галантный сыщик? Личина сползла, смылась. На господина Инмиду бросился озверевший бандит. Ударил, схватил за горло…

Кажется, все присутствовавшие в нумере женщины – и даже один мужчина, тонко чувствующий господин Шилль, – закричали и завизжали одновременно.

– Амико, помогите мне!.. – прохрипел придушенный господин Инмида.

Быть может, лейтенант Амико ничего не понимал в происходящем. Не исключено также, что за эту ночь он не единожды оказывался сбит с толку и раздосадован поведением господина Инмиды. Однако он всё ещё был его другом – и бросился на взбеленившегося господина Кюлле раньше, чем услышал хриплый призыв о помощи.

Следом подоспел господин Дункендур. Втроём они скрутили низкорослого, но неистового господина Кюлле, изрыгавшего проклятья столь же экспрессивно, как ранее он расточал комплименты.

– Ну и что здесь всё-таки происходит? – кротко осведомился господин Дункендур после того, как затолкал в рот сыщику-бандиту платок, определив оный на роль кляпа.

Однако если господину Инмиде и было что сказать, то сделать это ему не дали:

– Мертвец! Мертвец за окном! – не своим голосом заорал господин Шилль, тыча пальцем куда-то в направлении двора. И конюшни. После чего, окончательно измотанный выпавшими на его долю недомоганиями и потрясениями, в свою очередь лишился чувств.

– Пр-р-роклятье! Скорее, Амико, за ним! – рявкнул господин Инмида и бросился в погоню.

Они опоздали. Конюшня встретила их настежь распахнутыми воротами и, как быстро выяснилось, отсутствием одной из лошадей.

В ночной тьме, под непроглядным ливнем, в незнакомой местности нечего было и думать о том, чтобы преследовать всадника-мертвеца. Который, впрочем, был скорее жив, чем мёртв. По крайней мере, его прыть позволяла предположить изрядное оживление.

Господин Грюнсамлехт от них ускользнул.

Мнение о нём и раньше было невысоким, а теперь вконец испортилось: ясно же, что когда человек оживает и, вместо того чтобы воссоединиться с любимой супругой и не столь любимыми попутчиками, сбегает прочь, сопровождая побег похищением лошади и прочими неблаговидными поступками, что-то здесь нечисто. Можно даже сказать, откровенно грязно – как хлюпкие лужи, подстерегавшие теперь на каждом шагу.

Если бегство господина Грюнсамлехта стало неприятной неожиданностью для его попутчиков, то что уж говорить о его супруге, каким ударом это должно было стать для неё!