В среду, как мальчик и ожидал, Ремус попросил его задержаться после урока. Гермиона явно встревожилась, но Гарри лишь попросил ее выйти и остался поговорить с Луни. Было так здорово снова иметь такую возможность. Когда последний студент вышел из класса, мальчик наложил на дверь заклятье – на всякий случай – и удивленно взглянул на рассмеявшегося Ремуса.
– Это Северус тебя научил?
– Заклятью? Да, кажется, но…
– А он от
Гарри улыбнулся.
– Ну, как у вас с ним? Наладилось?
Ремус округлил глаза, но не выдержал и расплылся в улыбке.
– Похоже, да. Когда я проснулся… я лежал на коврике у камина. Он накрыл меня одеялом и оставил запасную мантию и коротенькую записку – написал, что могу перелечь на диван, если мне нужно еще отдохнуть перед тем, как карабкаться по лестницам. Для Северуса это, считай, нежности! Я не захотел лишних осложнений и уже собирался уйти, но тут Дамблдор связался со мной через камин и попросил прийти к нему в кабинет, – Ремус глубоко вдохнул. – На людях Северус, конечно, по-прежнему на меня волком глядит, но без лишних глаз относится ко мне получше, ты не думаешь?
Гарри припомнил расстроенное лицо отца, когда тот нечаянно обидел Ремуса во время встречи, и кивнул:
– Намного.
– А когда он будет свободен от своих обязательств, то и на людях сможет относиться ко мне получше. По крайней мере, я могу надеяться, – Ремус вздрогнул и неожиданно покраснел. – Гарри… то, что я сказал в вечер полнолуния… прости меня за это.
– Я понимаю, – пожал плечами Гарри.
Оборотень кивнул: – Льщу себя надеждой, что понимаешь, – и добавил со вздохом: – А за то, что ты сделал… в субботу… я хотел бы тебя поблагодарить, да мне не дает покоя мысль, что моя обязанность – отругать тебя как следует.
– Прости меня. Понимаешь… я как раз отцу это пытался объяснить – моя способность влезать во все неприятности и выкручиваться из них… из-за нее же мне так трудно думать о том, как еще можно было бы поступить. Я просто… действую. И часто – действую верно.
Ремус улыбнулся и покачал головой.
– В этом ты в Джеймса пошел. Уж не знаю, каким образом, но это факт.
– Так, может, решим, что ты уже достаточно на меня посердился, и забудем об этом?
– Ну ладно, – вздохнул Люпин. – И… спасибо тебе. За все.
Глава 78. Бал
Рон взглянул на себя в зеркало и нахмурился:
– Ты только взгляни на мои башмаки! Выглядят так, словно я их на свалке подобрал!
Гарри, уже выслушавший от друга парочку ехидных замечаний по поводу своего наряда, был не склонен к излишнему милосердию.
– Ты сам не захотел покупать приличную одежду, – пожал он плечами, натягивая облегающую рубашку и разглаживая ее до тех пор, пока не исчезла последняя морщинка.
– Я… мы тогда еще не помирились.
– Я заметил, – Гарри плюхнулся на кровать и откинулся назад, опираясь на локти. – А помнишь Святочный бал? И как мы с тобой удрали погулять по саду?
– Гарри! – прошипел побагровевший Рон. – Могут подумать, что мы…
– Ага, именно, – Гарри взглянул на Дина (тот старательно притворялся, что занят исключительно своей золотисто-коричневой мантией) и широко улыбнулся. – Мы с тобой тогда настоящими желторотиками были. Хотя я
– Ты что,
– Ну, была у меня такая мысль… – ухмыльнулся Гарри.
– Как-нибудь расскажешь, я надеюсь.
– Ладно. А поскольку с тех пор мы куда лучше поняли,
Рефлекс игрока в квиддич сработал раньше, чем Рон понял, в чем дело, – иначе бы рыжик в жизни не согласился. Поймав конфету, он в изумлении воззрился на нее: – Чревовещалка?
Гарри только глаза закатил: – А значит, если вы с Лавандой решите уединиться в розовых кустах…
– Не думаю, что она согласится.
–
После четырех попыток туфли Рона выглядели вполне прилично, чтобы не сказать хорошо.
– Специально учился, да?
– Мог бы и не ехидничать – я лишь оказал тебе любезность.
На лице рыжика вспухли желваки, он стиснул зубы, но все-таки взял себя в руки и выдавил:
– Спасибо.
– Всегда пожалуйста. И, отвечая на твой вопрос, – нет, я не выискивал эти чары специально. Просто у Драко научился. Должно быть, его родители требовали, чтобы он не только нормально учился, но и выглядел соответствующе.
– Когда это ты видел, как Малфой одевается?
Гарри, услыхав в голосе друга неприкрытый ужас, расхохотался: