Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века

Новый воевода Назар Олексеев сообщал в Москву, что виновные раздают «корене и травы всякие и соли в узлах по улицам и у ворот обявливаются и от тех государь трав и кореня и узлов чинитса многая порча а в кликоте те порченые жены кличют и впред де будет <…> многая порча». По его словам, все это грозило продолжиться, если только царь не примет срочные меры[358]. Проблема, однако, не решилась. В 1660 году очередной воевода, Микифор Обруцкой, переслал в Москву челобитную двух горожан, жаловавшихся на то, что порче подверглись еще две женщины, строившие гримасы и испускавшие вопли. Женщины, сделавшиеся ранее жертвами колдовства, возложили вину «на тех волшебников на Федку Василева сына Сапожникова да на Игонка да на Митку Салаутинских да на мать их родную вдову Настасицу», якобы занимавшихся своим страшным колдовством даже в тюрьме. В челобитной разъяснялись и мотивы колдунов: те «портили Ивашкину жену за то что он Ивашка ходил с мирскою челобитною к Москве а Сенку Бухалова за то портили что он будучи у тюрьмы в сторожах тех волшебников крепил в тюрме и на ево де Сенкин дом Бухалова на весь напушоно волшебство ево дом погибить»[359]. На этом дело заканчивается, так что судьба второй группы обвиняемых нам неизвестна. Но учитывая готовность царя к быстрой расправе, продемонстрированную во время предыдущих расследований, участь находившихся под следствием, видимо, была печальной.

Кликуши

В глазах представителей власти и горожан типичная кликуша была замужней или вдовой женщиной, имевшей детей. Лухцы постоянно указывали в своих челобитных, используя характерные для России уменьшительно-уничижительные слова, что их «женишки и детишки» страдают от колдовства. «А у коих посадских людей порченые жены их приходят де к ним старостам в земскую избу извещают де словесно что де жен их портили на ково они в порче кличют» [Котков 1984, № 157–159, 181]. Когда в 1658 году порча стала свирепствовать с новой силой, воевода Олексеев докладывал в Москву: «Да в прошлом же де гсдрь во 7165-м и в нынешнем во 7166-м году чинитса у них на посаде над многими посадскими женами всякая розная кликотная и ломотная порча». По умолчанию подразумевалось, что кликуши – женщины, но были упомянуты и несколько мужчин.

Непоследовательность в отношении языка и демографического состава проявилась в перечне кликуш, который воевода Олексеев приложил к своему отчету, посланному царю в июне 1658 года. Олексеев был глубоко обеспокоен всплеском колдовства, прокатившимся по вверенному ему краю, и, помимо перечисления восьми расследовавшихся в то время случаев применения магии, основанной на кореньях и травах, просил назначить следствие по делу «порченых луховских посадских людей жон их и вдов».

«Роспись луховских посадских людей порченым женам их которые испорчены в прошлом во 7164-м и во 7165-м и в нынешнем во 7166-м году» выглядела следующим образом:

Да в порошлом же во 7164-м [1655–1656] году испорчена у луховского посадского человека у Федора Степанова сына Попова сноха ево вдова Татяница да убогая девица Оксинница.

В порошлом во 7165-м [1656–1657] году испорчены у луховских посадских людей у Ивана Иевлева жена ево Мариница.

Да у Якова Трофимова испорчена жена ево Анница.

Да в нынешнем во 7166-м [1657–1658] году испорчены у луховских посадских людей жены их у Федора Мартынова испорчена жена ево Матреница да у нево ж Федора испорчена сноха ево Офросинница.

Да у Луки Фролова испорчена жена ево Улитица.

Да у Микифора Иванова испорчена жена ево Офимица.

Да у Ивана Иванова испорчена жена ево Агрофеница [Котков 1984, № 157–159: 183].