Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века

Список включал лишь немногих жителей Духа, пострадавших в течение семи лет, когда несчастье периодически обрушивалось на город – но тем не менее он говорит многое о том, как воспринималось и переживалось это явление. Среди подвергшихся порче «жен» мы видим одну вдову, одну девочку, одну семейную пару, пять замужних женщин, одну «сноху» – возможно, вдову, так как о ее муже ничего не сказано. Итак, из десяти человек – две вдовы, шесть замужних женщин, одна девочка, один взрослый мужчина. В том же документе воевода Олексеев выражает беспокойство по поводу того, что «посадские люди мужеск пол и женеск и младенцы будут порчены» [Котков 1984, № 157]. Возьмем все документы, происходящие из Духа, за 1653–1660 годы: мы находим в общей сложности сорок пострадавших, в том числе троих мужчин (7,5 %).

Не менее красочные, хотя и не столь масштабные эпизоды, связанные с кликушеством, рассматривались судами в других частях России на протяжении всего столетия. Самое раннее упоминание «икоты» в юридических документах датируется 1606 годом – пермскому воеводе подали две не связанные друг с другом челобитные, где содержались обвинения в насылании «икоты». Одну из них подал дьякон, чья жена пострадала таким образом от местного крестьянина, другую – «торговый человек», торговавший, возможно, солью, который обвинил одного горожанина в насылании недуга на другого: в итоге кликушествовать будто бы стали одна женщина и один мужчина. Подозреваемые в обоих случаях отвергли оскорбительные обвинения, и мы знаем об этих делах именно благодаря их челобитным, направленным в Москву царю Василию Шуйскому[360]. Двадцатью двумя годами позднее, в 1628 году, под Новгородом двое «задворных конюших» пожаловались царю и воеводе на то, что на их жен наслали порчу, и колоритно описали симптомы. Петр Хметевский показал, что, пока он был далеко от дома, на царской службе, к нему домой приходила соседская женщина и угрожала его жене, говоря, что дни ее сочтены:

Да изговоря то слово с двора она Овдотьица изошла. И мая в 11-й день жену де его Марью испортили, воии кукушкою и зайцем кликает, и он де Петр от тое порчи приводил пособлять жене своей чухломца посадскаго человека Первушку Ульянова, и тот Первушка жене его от порчи пособлял.

Второй конюший, Иван Чуркин, прибавил:

Мне, холопу твоему, отпущал де он жену свою навещать Петрову жену Хметевскаго, как была она испорчена, сперва кричала во 136 [1628] году мая в 11-й день, и многия женщины ее Пертову жену держали, и после де того в третий день после Петровой жены и его Иванову жену ухватило порчею, кричала сутки, день да ночь, а другия сутки была без веданья[361].

В 1671 году в Туле странствующего лекаря обвинили в насылании порчи на жену местного помещика при помощи кореньев и трав. Под пыткой он признался, что научил пятерых человек колдовству различных видов, включая насылание «икоты» и «крикоты», приворот, заговор на успех кабацкого дела. Не вдаваясь в подробности вроде числа и пола пострадавших, он

принес тебе в. г. [великий государь] вину свою в том, что он многих твоих в. г. людей порчивал травами и кореньем и всяким волшебством, и от тех его воровских порчей многим людям были скорби, икоты, и крикоты, и всякия скорби»[362].

В конце столетия (1692) Ивашко, крестьянин из приволжской Тотьмы, под пыткой признал себя виновным в насылании порчи на некую крестьянку: произнося заговоры над солью и водой, он «напустил на нея ломоту и кричит она в порче по-зверски»[363].