Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века

Может показаться, что все подобные дела заканчивались удовлетворительным образом, но это впечатление будет ошибочным. В том же XVII веке, но намного раньше, крестьянин Лунка, проживавший под Воронежем, избил свою жену Фетиньицу, обвинив ее мать и еще одну женщину в околдовывании до смерти своего брата Гришки – для этого будто бы использовался некий корень. На суде воронежский воевода заявил: «Лунка на жену свою Фетиньицу перед нами холопами твоими говорил, что та его жена (разор.) брата его Гришку испортила, а чем государь, испортила, и тот Лунка принес к нам холопам твоим корень. И та государь Лункина жена Фетиньица, по сказке мужа ея Лунки, про порчу распрашивана и пытана»[470].

На первом допросе Фетиньица подтвердила сказанное мужем – правда, ее версия оказалась слегка иной. Она признала, что давала настой корня своему деверю, но не с целью навредить ему, а для того, чтобы он был к ней «добр». Корень якобы дала ей мать, получившая его, в свою очередь, от другой женщины их деревни Усмонь, жены Гришки Полстовалова Акулинки. Мать Фетиньицы под пыткой отвергла все обвинения, настаивая на том, что дочь оболгала ее. Властям пришлось вновь взяться за Фетиньицу: «Та Фетиньица перед матерью свою и перед Гришкиною женою Акулинкою пытана в другой ряд». Даже при очной ставке с женщиной, которую она обвиняла в преступлении, Фетиньица придерживалась версии своего мужа. Но когда женщина оправилась от пытки и была помещена под охрану полкового казака, она заговорила по-другому, утверждая, что ее вынудили признаться в произнесении заговоров; свою мать и Акулинку она оклеветала «по наученью мужа своево Лунки, не истерпя побой от мужа своево».

Грубо обращавшийся с женой Лунка был задержан и допрошен под пыткой. К выдвинутым женщиной обвинениям суд отнесся со всей серьезностью, но участи Фетиньицы это не облегчило. Брошенный ею вызов внутрисемейной иерархии возмутил воевод едва ли не больше, чем факты домашнего насилия, и настроил против нее. Фетиньицу «велели пытать в третий <раз> для того, что она говорила на мужа своево, на Лунка». В то же время то обстоятельство, что она продолжала настаивать на своем (то есть отрицание первоначальных показаний) при очередной пытке говорило в ее пользу: «И с пытки та Фетиньица сказала тож, что она матерь свою Полагеицу и Гришкину жену Акулинку поклепала по наученью мужа своево, не истерпя побой». Запись слов женщины, сделанная от первого лица, гласит: «А принес де тот корень ко мне муж мой и велел мать свою клепать и я де по наученью мужа своего мать свою клепала, а я де тот корень у матери своей не имывала».

Записи по делу заканчиваются распоряжением царя воронежскому воеводе, отданным в июле 1623 года: допросить Лунку и подвергнуть его пытке. В конце документа стоит такое указание:

А будет Лунка с пытки говорить на себя не учнет, и вы б жену его Лункину Фетиньицу в том корень велели пытать накрепко, где она тот корень взяла, и Гришку кто ей велел портить, и для чего, да на кого скажет, вы б потому ж тех людей в коренье велели пытать, чтоб однолично про то коренье сыскать до прямо, да что вам крестьянин Лунка и жена его Фетиньица на очной ставке в роспросе и с пытки скажут, и вы б о том сысков до пряма к нам отписали и роспросныя речи прислали.

В этом случае усердие судей привело лишь к бесконечному умножению пыток. «Была на пытке того же села <…> Гришкина жена Полстовалова Акулинка. И она, государь, после пытки с неделю лежала и умерла»[471]. Эта смерть явилась сопутствующим ущербом. Всякий, на кого падало обвинение, знакомился с раскаленными клещами и дыбой.