Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века

В каждом из этих случаев официально назначенная пытка позволяла, в глазах властей, удалить наслоения лжи, возникшие вследствие незаконных и несанкционированных пыток, предпринятых частными лицами. Двойственное отношение к пытке – как к порождающей ложные свидетельства, когда к ней прибегают частные лица, и как к дающей возможность узнать правду, когда ее применяет суд с одобрения царя, – наглядно демонстрирует этические правила, связанные с пытками и колдовством и, шире, определявшие характер русского общества того времени. Кара за домашнее насилие отражает те же моральные запреты, что вели к наказанию жестоких мужей и хозяев (см. предыдущую главу). Если же говорить конкретнее, то продиктованное моральными нормами правдолюбие судей приводило к тому, что в «частной» пытке видели не только нарушение принципов христианского милосердия и акт безответственного употребления власти, но и серьезное преступление, связанное с искажением свидетельских показаний, подкупом свидетелей или попыткой заставить их замолчать. «Правду», этот священный Грааль следственного процесса, считали вполне возможным получить путем санкционированных допросов и законных пыток, путем хитроумного и беспощадного допытывания, предпринятого царскими приказными людьми.

Пытки и запугивание

Свидетельства, приведенные в этой главе, заставляют думать, что с точки зрения русского законодательства и его служителей – сколь бы ошибочным ни был этот подход – пытка являлась необходимым и даже справедливым средством, позволяющим доискаться до истины. Но это лишь часть истории. Любое исследование пытки в историческом контексте неизбежно наталкивается на ограничения, связанные с характером сохранившихся в архивах документов. Бесстрастные судебные документы рисуют официальную картину событий, хоть и ужасающую, но неизменно способную служить для самооправдания властей. Лишь изредка мы можем пробить ровную поверхность и увидеть, что творится за ней. В русских архивах нет описаний того, что делалось в пыточных камерах – если не считать жалоб жертв пыток, – но у нас есть потрясающее, убийственное свидетельство из первых рук, полученное во время колдовского процесса в Баварии (XVII век): письмо Йоханнеса Юниуса, бургомистра Бамберга. В 1628 году Юниуса обвинили в колдовстве и жестоко пытали. Выводя буквы с переломанными руками и пальцами, раздробленными при помощи тисков, он рассказывал о циничном поведении судей, надеясь передать свое послание дочери, за стены тюрьмы:

Меня принуждали сказать, кого я видел [на ведьмовском шабаше]. Я ответил, что не узнал никого. «Старый негодяй! Мне придется прислать к тебе палача. Скажи, разве там не было Канцлера?» И тогда я сказал: «Да, он был». «Кто еще?» Но в тот раз я не узнал никого. Тогда он сказал: «Бери улицу за улицей; начни с рынка, перейди к одной улице, потом к другой» [Kors, Peters 1972:352].

Тем не менее Юниус сопротивлялся давлению со стороны судей, и палач, с леденящей душу откровенностью, потребовал от него признаться хоть в чем-нибудь из того, что было нужно допросчикам; иначе, по его словам, пытки не прекратились бы никогда. «Государь мой, умоляю вас, Бога ради, признаться в чем-нибудь, будь это правда или нет. Выдумайте что-нибудь, ибо вы не выдержите пытки, которой вас подвергнут, <…> одна пытка будет следовать за другой, пока вы не скажете, что вы – колдун». Юниус, разумеется, «был вынужден сказать это под страхом пытки», ибо ему «угрожало нечто более страшное, чем уже перенесенное» им. «Все это чистая ложь и вымысел, да поможет мне Бог. <…> Ибо они не прекращают пыток, пока человек не признается в чем-нибудь; будь он даже достойнейшим из всех, это, несомненно, колдун» [Kors, Peters 1972: 351].

Поскольку источники, относящиеся к судам Московского государства, носят сплошь официальный характер, мы не найдем в них таких откровений. Сохранившиеся документы также умалчивают об осознанном садизме, о котором говорится в рассказах жертв пыток – чрезвычайно многочисленных, – относящихся к Новому и Новейшему времени. Журналист Анри Аллег, написавший невыносимую для чтения книгу о тюрьмах во французских колониях во время Алжирской войны, вспоминает о взрывах смеха, которые раздавались в ответ на его усилия сохранить свое достоинство или гордое молчание под самыми жестокими пытками. Мучители издевались над ним: