Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века

– Все говорят. Вам придется все рассказать: не каплю правды,

а всю правду! Понятно?!

Окружившие меня «синие береты» состязались в остроумии:

– Что же это твои товарищи не пришли тебя развязать?

– Поглядите, чем он занимается. Хочет ослабить ремни?

[Аллег 1958]

Невероятно, но насмешливые алжирские допросчики Аллега – дело происходило в 1957 году – хвалились своим сходством с нацисткими палачами, орудовавшими во Франции всего лишь полутора десятилетиями ранее:

– Здесь гестапо! Ты знаешь, что такое гестапо?

Затем ироническим тоном он продолжал:

– Ты писал в своих статьях о пытках, подлец! Десятая десантная дивизия даст тебе возможность испытать их на собственной шкуре.

За спиной я услышал смех палачей [Аллег 1958].

Мы до сих пор слышим рассказы о подобных случаях, которые происходят в различных местах, как, например, в тюрьме Абу-Грейб, и видим сцены, которых предпочли бы не видеть[474]. Когда все покровы сброшены, становится труднее признать, что причиной пыток было благородное, хотя и толкавшее людей на ложный путь, стремление к истине. У мучителей, как замечает Жан-Поль Сартр в своей гневной статье, сопровождающей книгу Аллега, были и другие мотивы для того, чтобы погружать жертв «во мрак унижения» [Alleg, Sartre 1958: 102][475].

Сартр находит смехотворной мысль о том, что пытка может применяться для обнаружения истины:

Из его рассказа явствует, что они хотели убедить себя и жертву в абсолютности своей власти: порой это сверхлюди, на милость которым отданы люди, порой это суровые, сильные люди, которым доверили дрессировку самого отвратительного, самого жестокого, самого трусливого животного – человека. <…> Главное – дать понять пленнику, что он из другой породы; его раздевают, связывают, осыпают насмешками; солдаты входят и выходят, изрыгая ругательства и угрозы с беззаботностью, которая должна внушать страх [Alleg, Sartre 1958: 107].

Эти зверские издевки подкрепляют идею Скарри: цель – в том, чтобы разбить жизнь, внутренний стержень, само бытие жертвы. Мучения, причиняемые пленнику еще долгое время после того, как любая имеющаяся у него информация потеряла свою ценность, подчеркивает пропасть между утверждением истязателей о том, что они ищут некую важнейшую истину, и реальностью: пытка применяется лишь ради самой пытки. По словам Сартра, мучители – это садисты, падшие ангелы, военные командиры с жуткими прихотями.

Веля «пытать накрепко», безжалостно, русские приказные и судейские люди никак не оправдывали свое поведение, хотя жалость являлась центральным элементом их политической теологии. Трудно, в конечном счете, не согласиться со Скарри и Сартром: «Пытка есть напрасная свирепость, порожденная страхом». Пытка следует своей неумолимой, самоподдержива-ющейся псевдологике.

…Они хотят, чтобы один рот выдал, среди криков и кровавых плевков, всеобщий секрет. Бессмысленное насилие: заговорит ли жертва, умрет ли под ударами – невыразимый секрет таится в другом месте, всегда в другом, вне досягаемости, и палач превращается в Сизифа: однажды задав вопрос, он вынужден повторять его до бесконечности [Alleg, Sartre 1958: 116].