Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века

Прямо противоположными по своей сути были многочисленные случаи, связанные с обвинениями в злонамеренном разрыве отношений между супругами через импотенцию, наведенную с помощью волшебства. Это несчастье происходило особенно часто в первую брачную ночь – лиминальное событие, во время которого человек наиболее уязвим, – но могло постичь незащищенного мужчину и в любое другое время[185]. В 1647 году можайского крестьянина Тимофея и его сына Ларьку обвинили в том, что они наслали мужское бессилие как минимум на восьмерых женихов из числа крестьян. Безутешный отец одного из пострадавших утверждал: «Он Тимошка потому о свадьбе испортил сына моего Минку, испортил де в те поры, как сын мой вышед из своих ворот, кинул под него щепку… и в том мне на него и неверка»[186]. Гости, созванные на свадьбу, рассказывали, что они слышали, как отец и сын поздравляют друг друга, испортив брачную ночь одного крестьянина: «Тот де у нас добре отделан, жал нам только, что которая свадьба прошла здорова»[187].

Еще одно свидетельство, сохранившееся в деле, раскрывает схему, которая применялась во многих процессах об импотенции, наведенной с помощью магии: многие «колдуны» по роду занятий были знахарями и подозревались в том, что вызывали недуг в надежде получить деньги за его излечение. Некоторые, как склонная к неумеренной брани Дарьица из Севска, ассоциировались только с вредоносной магией, но с Тимошкой и Ларькой было по-другому – свидетели неоднократно слышали, как один из них говорил: «Я испортил, я и отхожу». Стольник Федор Михайлов сын Ладыженский, помещик из Алексина, подозревал, что этот же механизм сработал в 1652 году, когда он устроил свадьбу двум своим крестьянам: «И тех людей его обоих на свадьбах перепортили, совокупленье у них с женами отняли». Вскоре после этого один из его крестьян, Сенька Васильев сын, промышлявший плотничаньем, хвастался в подпитии, что он наслал порчу на тех двоих во время свадьбы. Когда Федор узнал об этих словоизлияниях, он «велел его [Сеньку] посадить на цепь, и руки и ноги велел сковать в железо». Подвергнутый заточению, плотник пообещал исцелить крестьян, попросив для этого лишь немного чеснока. «И тот его крестьянин Сенька плотник дал его людям Амельке Младеновскому да Ваське Иванову по три зуба чесноку и велел им съесть. И те Федоровы люди от того исцелели. И то его Сенькино воровство стало знатно, что он Федоровых людей портил да излечил»[188]. Аршутка из Духа был «пытан двожды и с пыткой в том во всем повинился, что де он тем луховым посадским людям пособлял и свадьбы отпускал и с немочи к нему многие сторонне люди приходили и он им пособлял»[189]. Некоторые знахари уверяли, что на свадьбах занимаются лишь защитой новобрачных. Один из них, Ивашко Голдобин, показывал в 1662 году: «…а где де бывают свадбы и на тех свадбах он Ивашко бывает для береженья, носит с собою за рукавом хлеб да соль порознь, и сажается близ жениха на хозяйское место и говорит на приходе жениху наговорные шепты»[190].

В «Нынешнем состоянии России» – записках, оставленных английским врачом Сэмюэлом Коллинзом (1671), – упоминается и о страхе сделаться жертвой колдовства на свадьбе, и о предупредительной контрмагии. Коллинз отмечает:

Свадьба людей высшего сословия редко обходится без некоторого колдовства, которое, как считают, творят монахини, чьи духовные увлечения отмечены склонностью к этому. Я видел, как один жених выбежал из спальни и рвал на себе волосы, как безумный, а когда спросили его о причине смущения, он воскликнул: «Я пропащий человек, я испорчен». В таких случаях обращаются обыкновенно к белой волшебнице, которая за деньги снимет порчу и развяжет узел на ленте гульфика штанов – причину мужской немощи этого молодца. Кажется, некая старуха завязала узел на ленте его штанов перед свадьбой [Collins 2008: 18–19][191].