Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века

1) Они легковерны. Демон жаждет главным образом испортить веру человека. Этого легче всего достигнуть у женщин.

2) Они скорее подвержены воздействию со стороны духов вследствие естественной влажности своего сложения.

3) Их язык болтлив. Всё, что они узнают с помощью чар, они передают подругам. Так как их силы невелики, то они жаждут отмщения за обиды с помощью колдовства.

Рассуждения заканчиваются не слишком логичным пассажем, который никак не вытекает из предыдущего, зато органически связан с убеждением автора, что неполноценность тела, веры и характера женщин предрасполагает их к всевозможным нравственным, духовным, физическим и интеллектуальным слабостям: «Таким образом, подведем итоги. Ненасытность в плотских наслаждениях есть причина женской злокозненности. В Притчах Соломона сказано: “Троякое ненасытим… а четвертое – это то, что никогда не говорит: ῾Довольно’, и именно – отверстие влагалища”» [Шпренгер, Инсисторис 2017: 133]. Итак, в центре всего находится похоть, и женская похоть – это непреодолимая сила, толкающая женщин в объятия самого Сатаны.

Даже если согласиться с оговорками и предложениями о новом прочтении, исходящими от ученых, которые желают пересмотреть значение «Молота» как ключевого текста, определившего характер веры в колдовство, и как типичного нарратива, сосредоточенного на женской сексуальности, все же трудно подвергнуть переоценке содержание этих фрагментов и их влияние на другие демонологические трактаты, свидетельские показания и характер допросов, которые велись с такой жестокостью по всей Европе[198]. Записи процесса ведьмы Вальпурги Хаусменнин, сожженной в германском Диллингене (1587), к примеру, открываются рассуждениями относительно того, как Вальпурга обольстила некоего слугу посредством «непристойных речей и жестов», и рассказом об их намерении встретиться для «похотливого совокупления». Именно сладострастие и вызвало погибель Вальпурги. «Итак, когда Вальпурга… сидела, ожидая [своего любовника] у себя в комнате и размышляя о зле и плотских делах, к ней явился не сказанный служитель, а сам Злой Дух в обличье и одеянии последнего, и предался с нею блуду. <…> После блудодеяния она увидела и ощутила раздвоенное копыто своего блудника, а также его руку, не обычную, но деревянную» [Judgment 1925: 107–108].

Нужно очень постараться, чтобы отыскать в российских судах того времени хоть какой-нибудь отзвук этих идей. Как мы уже видели, Соломонию тоже обманул и использовал в сексуальных целях дьявол, прикинувшийся обычным смертным, но он принял вид не тайного любовника, а законного мужа, вернувшегося домой – и добродетельная жена открыла ему дверь. По контрасту с немецкой историей, падение Соломонии было вызвано не похотью, а скорее – как станет ясно ближе к концу – неспособностью священника должным образом защитить ее во время крещения. Некоторые процессы, состоявшиеся в России, содержат смутные намеки на то, что сексуальная магия может быть зловещим образом связана с бесами. В Соликамском деле 1668 года, о котором говорилось выше, упоминаются «для блуда к жонкам богоотметные заговоры»[199]. Это дело – чуть ли не единственное, в котором богоотступничество или даже служение дьяволу изображается как шаг, помогающий достичь успехов на любовном поприще, если речь идет о применении магии. Ни в одном деле не говорится о сексуальных сношениях с дьяволом. Могущественная комбинация сексуального желания и сатанинского обольщения, делающая западный ведьмовской нарратив чрезвычайно интересным, напрочь отсутствует в русских литературных текстах и материалах процессов.