Беспрестанно мне холопу твоему грозит и грубит всякими грубости и досады а в твоем государеве указе и в соборном уложении написано которые дети у отца и у матерь животы пограбят или не почитаючи их и учнут на них извещат злые дела или не учнут их при старости поить и кормить и слушать или учнут им грубые речи говорит или на отца и на матерь учнут бит челом о суде или на отца и на матери, суда давать не велено ни в чем. И таким детям за такое их челобитье велено бить кнутом и отдать отцу и матери[210]
.Позиция Безобразова в отношении сыновней непочтительности находила опору в законодательстве. Новоуказные статьи (хотя и вышедшие через три года после данного дела) закрепили принцип неравенства родителей и детей перед законом: многие статьи устанавливали смертную казнь для сына или дочери, убивших или замышлявших убийство отца или матери, тогда как грубые слова, менее тяжкие виды насилия и отказ обеспечивать родителей влекли за собой беспощадное битье кнутом, что устанавливалось уже Уложением. Если же, напротив, отец или мать убивали кого-либо из детей, наказанием служило всего-навсего годичное тюремное заключение. По освобождении они были обязаны публично признать свою вину в церкви. «Смертью отца и матери, за сына и за дочерь, не казнить». Точно так же преступления со стороны слуги или холопа против хозяина карались с максимальной жестокостью: «В градских законех [т. е. в византийских церковных правилах] написано: раб, сведый и помогаяй на восхищение госпожи своея, огнем да сожжется»[211]
.Челобитная Безобразова перекликалась с принципами, прочно укорененными в законе. В заявлении оскорбленного отца прослеживается логика, действовавшая в то время. Открытая непочтительность и неуважение к поколенческой иерархии сделали сына мишенью для множества нападок, включая обвинение в занятии колдовством. Магия в ее самом неприглядном виде являлась смертельной угрозой для установившейся системы проявлений уважения и влияния, подрывая святость брака и патриархальную власть – власть хозяина над крепостными, родителей над детьми, мужа над женой. Изучение последствий, вызывавшихся иерархическими и гендерными ожиданиями, позволит выяснить, что стояло на кону во время этих и других магических атак на существующие нормы и общественный порядок в целом.
Для ответа на этот вопрос мы должны рассмотреть представления о гендерных особенностях в России и на Западе, способствовавшие складыванию двух таких непохожих друг на друга обществ. Сравнительный анализ показывает, что гендерная система в России радикально отличалась от европейской и что было бы бессмысленно ожидать от нее такого же распределения обвинений в колдовстве по гендерному признаку. Нам станет ясно, почему в Московском государстве не могло быть создано «Молота ведьм», почему здесь попросту отсутствовали предпосылки для установления роковой связи между женщинами и колдовством.
На протяжении раннего Нового времени в Западной Европе шли горячие споры относительно ролей и функций, отводимых женщинам и мужчинам, параллельно с напряженной работой по разработке и внедрению новых разновидностей христианского патриархата [Roper 1989; Roper 1994: 37–52; Ozment 1983]. Разумеется, в Московском государстве существовали свои сложности и опасения, связанные с гендерными ролями, но есть основания полагать, что во многих областях на первый план выходили другие социальные различия, как видно из описанного выше случая сыновней непочтительности.