Магнетрон

— Валя, дайте бусину… Пушкину была предсказана смерть от белого человека, и Дантес был блондин… Дайте бусину! Пожалейте потомка тех, кто ходом истории был сметен с лица земли в эпоху войн и революций!

Валя сняла ожерелье и стала отвязывать нитку от замочка. Она решила дать Муравейскому бусину и уйти. В номер постучались, и голос за дверью произнес:

— Одиннадцать часов.

— Что, это значит? — спросила Валя.

— У нас считают, — печально произнес Муравейский, — что пуритане создали высокую мораль. Пуританские правила особенно культивируются в гостиницах. Посетителям не разрешается оставаться в номерах у жильцов после одиннадцати вечера, особенно посетителям другого пола.

Насладившись произведенным впечатлением, Муравейский продолжал:

— Печатный экземпляр правил лежит как раз передо мной. Здесь сказано: Лица, нарушающие правила, подлежат: проживающие в гостинице — выселению, а посетители — направлению в органы милиции.

Валя порывисто встала. Бусы рассыпались по полу. Она взяла из рук Муравейского свое пальто:

— До свиданья, мне надо спешить домой. Я и не заметила, что сейчас так поздно.

— Все это пустяки, — возражал Муравейский, шагая рядом с ней вниз по лестнице. — Все эти правила, подобно пейзажам в золоченых рамах, висят в номерах гостиниц лишь в качестве украшений. Они никогда не применяются. На этот стук в дверь можно пожаловаться администратору, благоразумно разъяснив ему, в чем дело. Все можно уладить. Вернитесь! Параграф из правил, который я вам привел, относится к нарушениям другого рода…

— Прошу вас, не провожайте меня, — взмолилась Валя. — Я очень прошу вас…

— Воля ваша, — отвечал с поклоном Муравейский. — Желаю вам благополучно прибыть к месту вашего назначения, желаю вам всяческих успехов в вашей жизни и работе! Но убегаете вы все-таки напрасно, поверьте…

— Благодарю вас! — еще раз повторила Валя и вскочила в первый проезжавший мимо трамвай.

Янтари

Вернувшись к себе в номер, Муравейский собрал с пола бусы, пересчитал их, положил на столик в стеклянную пепельницу и лег на диван.

Робкий стук в дверь прервал его размышления.

— Войдите, — сказал Муравейский тоном, соответствовавшим его настроению.

В номер вошел Виктор Савельевич Цветовский:

— Простите, что я так поздно, но сначала вас не было дома, а затем вы вернулись с дамой… Я ждал в вестибюле.

Муравейский заметил, что Цветовский пристально смотрит на янтари. Освещенные настольной лампой, бусины казались прозрачно-золотистыми.

— Маленькое приключение, — усмехнулся Муравейский, — вполне невинное, совершенно в вашем вкусе.

— О вкусах не спорят, — неловко попытался пошутить Цветовский, стыдливо отводя взор от стеклянной пепельницы. — Я к вам, Михаил Григорьевич, с низким поклоном. Не могу найти ни одного свободного номера. В пяти гостиницах побывал.

— Но, вероятно, есть места в общежитии главка.

— Представьте себе, и там все забито. Я было понадеялся на дядю Мишу Артюхова — он ведь в Москве теперь, работает в журнале Архив Революции. У меня был его адрес. Ксения Петровна просила, если кто с завода поедет в Москву, передать дяде Мише посылочку, лекарства какие-то гомеопатические. Ну, искал, искал я этот переулок — называется Спасо-Кукотский, что за Собачьей площадкой. Нашел. Смотрю — на входной двери батарея звонков и под каждым подробная инструкция: звонить таким-то четыре длинных и два коротких, таким-то, наоборот, — восемь коротких и два длинных. Разобравшись, дал я требуемые сигналы. Открывает Михаил Осипович сам. Оказывается, он пока, временно, занимает какую-то выгороженную из передней каморку, где и одна-то кровать его еле поместилась. В коридоре — детские коляски, чья-то такса — будь она неладна, я ей лапу отдавил… Михаил Осипович предложил мне у него переночевать. Он сказал, что для себя-то легко найдет ночлег в другом месте, у него, уверял он, в Москве много знакомых… Но, знаете, у меня духа не хватило потеснить его…

— И этот человек учил меня жить! — воскликнул Муравейский.

— Вы уж извините, что я в такое позднее время к вам ворвался, — продолжал лепетать Цветовский. — Со мной чертежи. Хочу предложить в главке. Мне кажется, что материал у меня довольно ценный и технически очень несложно все тут.

— Так, значит, герой гражданской войны, орденоносец, инвалид, бывший секретарь парторганизации одного из крупнейших заводов страны в передней живет, говорите! Куда же после этого годится вся его мораль, весь жизненный опыт, заслуги… Нет, это просто здорово!