Магнетрон

В стекле окна отражалось сияние ламп, мелькали точно покрытые лаком отражения танцующих. Растение в кадке казалось совершенно черным, тени его резных лапчатых листьев сплетались на потолке, над окном, словно клешни раков-великанов. Блики света дрожали в пушистых рыжеватых волосах Наташи, на кончиках маленьких лакированных туфель, а от ресниц густая тень падала на щеки.

— Помните, у Тютчева, — продолжала Наташа:

Как сердцу высказать себя,
Другому как понять тебя?..

Золотистая мушка чуть слышно хрустнула под ее пальцами и упала на пол.

— Не огорчайтесь, Наташа! Я соберу все осколки, я постараюсь их подпаять, починить, — говорил Веснин, пряча кусочки меди в свой бумажник. — Не огорчайтесь! — повторил он и прижал к своим губам пальцы Наташи.

— Таля, Талечка! Ты здесь? — раздался веселый возглас.

Веснин выпрямился и увидел альпиниста — того самого, который в начале вечера танцевал с Наташей. Принужденная улыбка человека, сознающего, что он совершил ужасную неловкость, появилась на лице альпиниста.

— Извините, я, кажется, помешал?

— О нет, нисколько! — поспешил заверить Веснин. — Я прощался с Натальей Георгиевной, потому что должен покинуть этот праздник. Мне сегодня необходимо, настоятельно необходимо как можно скорее вернуться в Москву.

Глава четырнадцатая. Человек рожден на труд

Валя

В то время, когда Веснин пил за процветание советской электротехники, Валя тоже сидела за столиком, уставленным яствами.

— «Угощайтесь, графиня, кушайте сахар, — сказал герцог», — шутил Муравейский.

В номер к Муравейскому Валя попала неожиданно для самой себя, так же как и Веснин — к Волковым. Случилось это уже в одиннадцатом часу вечера. Накануне Вале позвонил главный инженер Пермского завода, куда она ехала на постоянную работу. Он сообщил, что взял для себя и для нее билеты на послезавтра и что поезд отходит в семь часов утра.

Мать Вали тут же объявила, что поедет в Пермь вместе с ней:

— После смерти папы я живу только ради тебя одной.

Валя стала собирать в дорогу ее вещи, но мать передумала и согласилась подождать в Москве до тех пор, пока Валя сама не устроится как следует в Перми. Валя вынула вещи матери из чемодана и водворила их обратно в шкаф.

Выдвинув бельевой ящик, она подняла устилавшую дно бумагу, чтобы отряхнуть ее, и под бумагой увидела запечатанный конверт. Это было письмо Веснина, то самое «спешное, заказное», которое он ей отправил после получения приказа об организации КБ-217, то самое письмо, на которое он тщетно ждал ответа.

— Ах, доченька, — обрадовалась мать, — ведь я это письмо для того так далеко и спрятала, чтобы его не потерять!

Валя прочла письмо и заплакала.

— Может быть, ты проводишь меня к родным в Истру? — испугавшись ее слез, сказала мать. — Здесь мне так тоскливо будет в разлуке с тобой.

Таким образом, за два дня до отъезда на завод в Пермь Валя должна была ехать с матерью под Москву, в Истру.

Вернувшись домой, она застала в двери комнаты записку с сообщением о том, что звонил инженер Веснин, приехавший из Ленинграда, и что он скоро уезжает, а возможно даже, что уже уехал.

Валя стала звонить по номеру, который был указан в записке. Никто не отвечал. Она опустилась у телефона на стул. Никого в квартире не было. Она снова дала волю слезам.

Потом она встала, вытерла слезы и принялась затягивать ремни на своих двух чемоданах. Однако времени оставалось слишком довольно, чтобы принять решение:

— Пойду в гостиницу. Если не застану, тогда напишу в Ленинград из Перми.

Когда Валя уже подходила к подъезду гостиницы, ее неожиданно окликнули:

— Валенька, Валентина Александровна, товарищ Розанова, какими судьбами?

Перед ней, сияя пробором, со шляпой в руке, стоял Муравейский. Она так растерялась от неожиданности, что в ответ на его вопросы: «Что вы? Где вы? Как вы?» — могла только застенчиво улыбаться.

— Послушайте, — воскликнул Михаил Григорьевич, — а товарищ начальник ведь тоже здесь! Мы с Вольдемаром занимаем смежные номера. Умоляю вас, Валя, зайдите к нам!

— Меня вовсе не надо об этом умолять, — покраснела Валя.

— Если бы вы знали, Валя, в каком тяжелом душевном состоянии я нахожусь после ряда пережитых мною сегодня горьких разочарований!

Разочарований действительно было много. После неудачного визита в главк Михаил Григорьевич заходил в трест «Мосхладопром», но там его предложение тоже не имело успеха. Рухнула и надежда на транспорт. Дядя инженер-путеец наотрез отказался обсуждать со своим племянником технические проблемы:

— Ты бы о матери сначала подумал! Не легко ведь в ее годы, и в дождь и в снег, по шесть часов в день на бульваре деток прогуливать.

Мать робко возразила, что, напротив, это очень полезно, особенно для гипертоников.

Приняв активное участие в разгоревшейся дискуссии о гипертонии, нежный сын и преданный племянник едва дождался конца чаепития. Он спешил на концерт Марион Андерсон, где, по его предположению, должно было состояться свидание с прелестным секретарем товарища Дубова.