Магнетрон

— Костя, — завопил в ответ Муравейский, — правда, Костя, обидно, когда молодые и прекрасные глаза не могут отличить лилового от сиреневого? Вы никогда не слыхали пластинок Вертинского, Костя? Там как раз дается научная экспертиза по данному вопросу.

И Михаил Григорьевич запел, слегка грассируя и немного в нос:

В последний раз я видел вас так близко,
В пролеты улиц вас умчал авто,
И снилось мне: в притонах Сан-Франциско
Лиловый негр вам подает манто.

— Если вы, Михаил Григорьевич, так хорошо помните притоны Сан-Франциско, — угрюмо начал Веснин, — то как же вы могли совершенно забыть о своем обещании относительно электромагнита? Уже прошло две недели, как я передал вам чертежи, а в работу вы их не пустили. Почему?

— Кислорода не хватает, нет дыхания, — томным голосом ответил Муравейский, глядя вслед Наташе, выходившей из лабораторного зала.

— Я вас не о кислороде спрашиваю.

— А я вам, Вольдемар, как раз хочу насчет кислорода объяснить: рыбки задыхаются. Сельдерихин открыл в своем «Гастрономе» живорыбный отдел, но аквариум ему один научный сотрудник Института рыбного хозяйства сконструировал так, что рыба стала засыпать на ходу и всплывать вверх животом. Научный сотрудник, автор проекта, констатировал смерть. Надо оказать рыбам срочную помощь. Они дохнут из-за отсутствия обмена воздуха. Следует поставить насосы, чтобы продувать воздух через воду и насыщать ее кислородом. Вы, Володя, должны нам в этом деле помочь. Все-таки рыба — живая душа, есть-пить просит.

Веснин слушал молча.

— Не откажите в помощи бедным, засыпающим рыбкам! — продолжал Муравейский. — Вам хорошо заплатят.

— Надо делом заниматься. Всех денег все равно не заработаешь, — возразил Веснин.

— Но в данном случае от вас работы не потребуется. Вы только подпишите договор на производство работ. Сельдерихин говорит, что на мое имя заключать договоры уже неудобно. Слишком часто мелькает одна и та же фамилия, будто я всю работу взял на откуп. Вы подпишите, и Сельдерихин вас не обидит.

— Интересно, за что же это он мне будет платить?

— Как — за что? За ваше честное, не опороченное ни по суду, ни следствием имя. Вам надо будет только расписаться в ведомости. Никаких других физических и умственных усилий от вас не потребуется.

— Нет, этого я не понимаю. До сих пор я получал деньги только за свой труд.

— Знаете, Володя, наивность хороша лишь до определенного возраста. После этого ее называют глупостью или бесстыдством.

— Вам не нравится мое «не понимаю»? Замените его словами «не хочу».

Веснин покраснел и положил на стол счетную линейку.

— Да, не хочу, — повторил он. — Не хочу участвовать в ваших грязных, гнусных комбинациях. Если вас это не устраивает, я могу сегодня же уйти из бригады.

— Вы меня еще не знаете, Вольдемар. Возможно, когда-нибудь, при иных обстоятельствах, я вам расскажу горькую историю своего детства и юности. Вам повезло. Вам не приходилось задумываться над проблемой своего социального происхождения. Вы даже представить себе не можете, через сколько игольных ушек пришлось некоторым пройти, чтобы попасть в высшее учебное заведение, не вылететь во время чисток, получить диплом. Чего вы так взъерепенились, Володя? С вами и пошутить нельзя. Я хотел вам предложить неурочную, неплохо оплачиваемую работу. А вы сразу начинаете: «Присосался к кассе, грабеж и все такое». Вы этого не сказали, но подразумеваете. Я привык читать в сердцах людей. Однако не считайте меня таким уж рвачом. Да, я тоже твердо придерживаюсь принципа: «Всех денег не заработаешь». Но у меня, вы знаете, мать, я должен содержать ее. Я вынужден прирабатывать, и никакого в этом преступления нет… Ладно, меняем тему. Ставлю вас в известность, что не далее как вчера я угощал мастера сборочного цеха, чтобы там скорее сделали сердечник к вашему… — Муравейский поправился, — к нашему электромагниту…

В лабораторию вошел исполняющий обязанности главного инженера — «и. о.», как его звали на заводе, — длинный, сутулый Фогель. Муравейский вскочил, надел пиджак и застегнул ворот рубашки.

Фогель только что покинул горячий цех, устал, и цветущий вид Муравейского был ему неприятен.

— Михаил Григорьевич, — начал и. о. главного инженера, — я не вижу результатов работы вашей бригады Никто из вас не занимается делом по-настоящему. И вы первый подаете плохой пример. Скверно, очень скверно!

— Август Августович, — отвечал глубоким баритоном Муравейский, — если вам угодно, я могу поставить посреди лаборатории наковальню, и мы все будем бить по ней кувалдой посменно, с утра и до вечера. Но до сих пор мы полагали, что наша работа относится к категории так называемых интеллектуальных. Мы, так сказать, обязаны мыслить. Обдумывать, например, очередной ребус с тиратронами, какой составили нам конструкторы. Не угодно ли взглянуть, что получается.

И он протянул Фогелю тетрадку с промерами тиратронов, которые делал Веснин. Он знал, что Фогель плохо разбирается в тиратронах.