Магнолии были свежи (СИ)

Мадаленна кивнула и сжала руки в кулаки, чтобы те перестали трястись. Она никогда не слышала, как громко секундные стрелки отбивали время, словно по всему дому раздавался гром. Отец обязательно должен был приехать, он обещал ей. Он поцеловал ее в щеку и сказал, что обязательно поможет ей собраться. Отец никогда не врал, он никогда не врал ей. Слезы обиды начали медленно собираться в уголках глаз, и Мадаленна беспомощно смотрела на фотографию родителей у каминной полки. Минутная стрелка сошлась на цифре «десять», и Аньеза оправила на себя костюм из «шотландки».

— Время, Мадаленна. — она поправила изящные часы на руке. — Пойдем, я вызвала такси.

Мадаленна кивнула, и ей показалось, что она встала, но когда мама подошла к ней, оказалось, что она все так же сидела на диване.

— Мадаленна…

— Я готова. — она оправила на себе брюки и пиджак. — Может быть, он приедет прямо к вокзалу.

Мама качнула головой, взяла корзину, и они вышли за дверь. Были последние дни февраля, зеленела ранняя трава, совсем короткая, сквозь серые тучи пробивалось голубое небо, и Мадаленна подумала, что это мог быть ее первый День Рождения, который она справляла бы вместе со своей семьей. Иррациональное желание наплевать на конференцию, отправиться домой и дождаться отца повернуло ее к двери, но внимательный взгляд матери заставил застегнуть пальто и сесть в машину. Отец не приехал домой, но он мог ждать ее на вокзале Ватерлоо. Конечно, так и должно было быть; Мадаленна почти видела его фигуру в песочном пальто, с цветами в руках, улыбающимся. Он всегда о ней заботился, всегда помнил свои обещания, он не мог просто бросить ее, не сказав ни слова.

Машина тряслась по сырым дорогам, но Мадаленна не видела ни заполоненных дорог, не слышала нервного постукивания каблуков Аньезы по ковру. Она видела фигуру в песочном пальто около вокзала и ждала момента, когда увидит ее. Автомобиль остановился у бежевого здания вокзала. Мадаленна выскочила из салона и так быстро пробежала по пешеходному переходу, что сердце у нее забилось часто-часто. Ее платформа значилась под номером «шесть», и она бегом поднялась по лестнице. Аньеза шла где-то позади нее, Мадаленна слышала ее голос, но не могла остановиться.

— Куда ты так сорвалась? — послышался голос матери за спиной. — Я испугалась! Ты ведь могла попасть под машину!

— Извини. — машинально пробормотала Мадаленна. — Извини, я не хотела тебя волновать.

— Ты видишь свою группу? — Аньеза оглянулась по сторонам. — Хоть кого-нибудь?

— Что? — переспросила Мадаленна, а потом махнула рукой. — Да, они стоят около вагона, вон там.

— Так пойдем к ним.

— Сейчас.

Мадаленна вытягивала шею, стараясь увидеть фигуру отца, но, как бы она не старалась, его нигде не было видно. Только бы заметить песочное пальто и розовые пионы, он обещал, что обязательно подарит их к ее поездке. Да хоть бы и без пионов, только бы увидеть отца. Мадаленна смяла воротник пальто, стараясь разглядеть людей, стоявших на перроне, но Эдварда нигде не было. В конце концов мама взяла ее под руку и подвела к ее вагону. С ней кто-то поздоровался, кто-то знакомый хлопнул по спине, но она только как-то смято улыбнулась в ответ, не понимая, что происходит. Кондуктор пробил ей билет и распахнула дверь вагона. Пять минут до отбытия.

— Мадаленна, — начала Аньеза, но дочь ее перебила.

— Может, он перепутал платформы?

— Мадаленна.

— Или не смог найти вход? Там же на парадном как раз идут ремонтные работы! — захлебывалась в словах Мадаленна. — Я сбегаю, посмотрю! — она было рванула к выходу, но руки матери ее поймали.

— Мадаленна! Посмотри на меня. — Аньеза повернула лицо дочери к себе, и слезы стали совсем горячими. — Он не придет, папа не придет. Наверное, его задержали на работе, или он… — она посмотрела в сторону, пытаясь придумать оправдание. — Или у него появились дела.

— Он мог позвонить. — голос Мадаленна совсем сел. — Я звонила… Господи, я совсем забыла позвонить в Антропологический музей!

— Мисс, — встрял в разговор кондуктор. — Вы собираетесь садиться?

— Она сейчас сядет, — ответила за нее Аньеза и прижала к себе. — Так получилось, это надо принять и не давать себе расстраиваться.

— Мамочка, — прошептала Мадаленна, судорожно пытаясь ухватиться за пояс пальто. — Мама…

— Ты уже совсем взрослая, дорогая. И тебе не нужен никто, чтобы быть счастливой, кроме самой себя. Ты едешь в Италию, туда, где хотела всегда оказаться, едешь с замечательным человеком. Работай, учись, — она вытерла дочери лицо платком. — Люби, наконец. И не повторяй моих ошибок. Вот, — Аньеза всунула ей в руки какой-то сверток. — Откроешь ровно в двенадцать ночи двадцать седьмого февраля. Это от нас с папой.

Мадаленна кивнула, и, наспех поцеловав маму, вбежала в вагон. Платформа, покачиваясь, медленно начала отдаляться, и только тогда, когда дорожный знак Лондона исчез, Мадаленна поняла, что осталась совсем одна. В ее купе еще никого не было, и она присела на мягкий диван. Поезд набирал свой ход, и когда мимо ее окна начали проноситься ели и холмы, она тихо расплакалась, уткнувшись в пальто отца.

***