Магнолии были свежи (СИ)

— Не могу уснуть. — пояснила Мадаленна, переворачивая страницу. — Так иногда со мной бывает, обычная бессонница.

— Думаю, Гессе не лучший помощник в этом деле, — она слышала его усмешку. — Мне кажется, он слишком пессимистичен.

— Не согласна, — она потрясла книгой и получше укуталась в покрывало. — Начинаешь читать и понимаешь, что собственная жизнь не так уж и плоха.

— Я могу присесть? — с одобрительного кивка он подал руку, и они оба уселись на диван. — Вы так быстро ушли, я боялся, что вы потеряетесь.

— Мне кажется, — она позволила себе улыбнуться. — Вы еще в прошлый раз увидели, что я никогда не теряюсь.

— К счастью.

Они сидели, соприкасаясь плечами, и молчали. Тишина окутывала их, сближала, и они не противились. Внезапное желание быть всегда рядом с ним, касаться его руки, склонить голову на плечо, возникло в ней, и она посильнее сжала книгу в руках. Такого желать было нельзя, но если Линде было все равно, то почему она, Мадаленна, была обязана страдать и не позволять себе быть с тем, кого она любила.

— И часто вы так сидите? — его руки снова были сцеплены в замок, Эйдин смотрел строго вперед.

— Раньше раз в неделю, а в последнее время — нет. — она пожала плечами, и покрывало упало на пол; он поднял его и снова накинул ей на плечи. — Просто волнение, поездка… Все вместе. Ничего, — она привстала с места и положила книгу. — Я выпью снотворное и засну. Спокойной ночи, мистер Гилберт.

В конце концов завтра ничего особо важного не было, и даже если она проснется вечером, ничего страшного не случится. Она будет спать и не видеть ничего, кроме пустоты и черноты. Ей казалось, что она это уже прошла, но никогда не было поздно вернуться к старым привычкам. Она хотела уже взять ключ со стола, как ее мягко потянули назад, и Мадаленна оказалась снова сидящей на диване. Минуту они смотрели друг на друга, а потом Гилберт опять провел рукой мимо лица, сгоняя невидимый морок.

— Не надо вам никакого снотворного, — медленно выговорил он. — Это страшная вещь, к которой можно привязаться. Поверьте, вы заснете и так.

— Я уже пробовала, — упрямо покачала головой Мадаленна. — Но не получилось. Правда, в снотворном ничего страшного нет.

— У вас не получилось, потому что вы были одни, — и заметив ее выражение лица, он улыбнулся и отвернулся. — Вчера вы же спокойно заснули, так?

— Мистер Бруни действовал успокаивающе. — согласилась Мадаленнаю

— Надеюсь, у меня получится не хуже. Знаете, — он примял подушку и устроился поудобнее. — Когда я не мог уснуть, и мы с братом учились в университете, я просил рассказать его какую-нибудь скучную историю. Джеймс монотонно что-то говорил, и в конечном итоге мы засыпали оба. Так вот, — он снов поправил покрывало, и Мадаленна едва удержалась от того, чтобы коснуться ее щекой. — Что вы предпочтете услышать — историю, почему у дикобраза коричневые иголки, или как долго длилась битва при Геттисберге?

— Что ж, — усмехнулась она. — Я обожаю животных и интересуюсь историей Американского Юга. Рассказывайте обе, и я с интересом их выслушаю.

— Серьезно? — он скептически выгнул бровь, но Мадаленна бесстрастно рассматривала потолок. — Какой вы увлекающийся человек!

— Да, это одно из моих достоинств.

— Не сомневаюсь. Тогда, — он осмотрелся и хлопнул в ладоши. — Я расскажу вам, как делались стулья в старину. — она пробурчала что-то невнятное. — Даже не думайте возражать, лучше обопритесь о подушку и слушайте. Первый стул появился у древних египтян. Чаще всего он являлся предметом роскоши, богато декорировался, однако был совершенно неудобным — у него была всего одна ножка.

— Так вот, значит, откуда пошло выражение: «Сидеть на двух стульях». — откликнулась Мадаленна, и Эйдин недовольно посмотрел на нее.

— Мадаленна, вы должны засыпать, а не слушать.

— Так что же поделать, если из вас такой интересный рассказчик?

— Благодарю за комплимент. Так вот, у стульев были богато инкрустированные стенки, они делались из самых дорогих пород дерева…

Сначала Мадаленна не хотела засыпать из-за принципа. Ей хотелось сидеть всю ночь с открытыми глазами и безмолвно говорить: «Видите? Не получилось», после чего встать и выпить наконец заветно снотворное. Но голос мистера Гилберта был таким спокойным, добрым, успокаивающим, что желание вскочить с места постепенно уходило. Мадаленна сидела на месте, сжимая его руку и прислушалась к той ерунде, о которой Эйдин говорил таким серьезным тоном, будто читал лекцию о стандартах классицизма. Он не отнимал руки, и когда наконец ее веки стали тяжелыми, и она склонила голову на подушку, его голос стал тише. Но он не ушел. Сначала он говорил о стульях, потом Гилберт стал говорить о диванах, а когда дремота наконец пришла, Мадаленна слышала что-то отдаленное о фромугах. Ее больше не била тревога, она не бежала куда-то в своем сне и не старалась от кого-то спастись. Когда она в полусне положила голову ему на плечо, то почувствовала лишь краткое напряжение, а потом Эйдин осторожно потянулся за ее книгой, и Мадаленна окончательно заснула.