Магнолии были свежи (СИ)

— Конечно можете. Это же подарок от всего сердца. В Ирландии есть традиция, — он расправил цепочку и отогнул небольшой карабин. — Что старый башмак обязательно принесет удачу. Так что, это вам. Я ведь так и не поздравил вас с днем Рождения.

— Спасибо, мистер Гилберт.

Отец не поздравил ее; мама ограничилась одной-единственной телеграммой, она была одна, но все это стоило того, чтобы ее любимый, дорогой человек вспомнил об ее Дне Рождении и поздравил. Отчего-то хотелось заплакать, запрыгать на одном месте, и теплая волна так надавила на сердце, что она едва смогла сдержаться. Он хотел что-то сказать, но снова раздались шаги, и Мадаленна увидела сеньору Бекаре.

— Мадаленна, вот вы где! — она подбежала к ней и быстро всунула в руку какой-то буклет. — Вот, вам выступать через пятнадцать минут, не опаздывайте!

— Спасибо. — пробормотала Мадаленна. — Я сейчас подойду.

Она подождала, пока сеньора исчезнет за поворотом и кивнула в ответ на улыбку Гилберта. Ей надо было идти, надо было говорить о Джорджоне, но она не могла просто так взять и уйти. Не могла! Мадаленна остановилась около высокой двери и посмотрела на Эйдина — он все так же стоял около Тициана, скрестив руки, и смотрел на картину. Взгляд его был отстраненным, но не холодным. Осторожно ступая, стараясь не наступить на скрипучую половицу, Мадаленна подошла к Гилберту и мягко коснулась его плеча рукой. Он повернулся, и прежде чем она увидела удивление на его лице, прежде чем разум успел возразить, она обвила руки вокруг него и крепко обняла, потому что не было человека ближе, чем он. Она почувствовала, как Эйдин напрягся, а потом вдруг подался вперед, и она оказалась в желаемых объятиях. Пилигрим нашел свое сокровище. Мадаленна отстранилась первой, но не убежала, а внимательно посмотрела и улыбнулась — нужно было только немного подождать. Она спокойно добралась до библиотеки, и прежде чем открыть дверь глубоко вдохнула — нужные слова нашлись сами по себе, и все года не путались друг с другом. Она была готова.

— Поприветствуйте нашего участника конференции, студентку Гринвичского университета Лондона мисс Мадаленну Стоунбрук.

Волнения больше не было, и, оправив юбку, Мадаленна невозмутимо прошла к кафедре и раскрыла папку ровно на третье странице.

— Добрый день, дамы и господа. Прежде всего я хотела бы поблагодарить вас за такую возможность — выступать в сердце искусства Возрождения. Мой доклад посвящен великому мастеру Реннесаннса — Джорджо Барбарелли да Кастельфранко, более известному, как Джорджоне. Если вас не затруднит, — она кивнула ассистенту. — Не могли бы выключить свет, и тогда мы бы посмотрели на экран.

На белой простыне показались кадры их прожектора, и Мадаленна почувствовала приятное покалывание сзади — она наконец коснулась искусства.

***

— Ну, Эйдин поздравляю! Замечательное выступление!

— Да, давно такого не слышали, словно лет на десять назад вернулись!

— Поздравляю! Мне, кстати, еще понравился пассаж про современное искусство у Беллами, так аккуратно прошелся, что сразу и не было понятно.

Отзвучала конференция, и теперь все сидели в небольшом зале ресторана при пинакотеке, бурно обсуждая свои и чужие выступления. Сначала она хотела отказаться и попыталась убежать, но неуловимый Рикардо поймал ее на одной из лестниц и вернул обратно в зал. Оказалось, ее выступление понравилось многим, некоторые даже желали выписать из ее доклада пару фраз, и в скором времени Мадаленна завертелась в шумной толпе, где все друг друга знали, а если не знали, то сразу знакомились. Ей казалось, что подобное общество должно было быть похоже на очередные приемы Хильды, но она была неправа. Тут было лучше — никакой напыщенности, никаких сплетен, никто не обсуждал ничью личную жизнь, и все разговоры сводились исключительно к искусству. Ей нравилось сидеть в этом полутемном помещении, за небольшим столиком с голубоватой лампой, от которой по стенам и полу расходились прохладные тени. Синий мраморный пол удивительным образом гармонировал с темно-коричневыми стенами и синей обивкой диванов. Мадаленне было так хорошо, что она даже позабыла привычно подумать о мистере Смитоне и матери.

— Вы ведь сами выбрали тему? — допытывалась ее одна брюнетка. — Надо сказать, что Джорджоне достаточно сложный для разбора.

— Мге ее посоветовал мистер Гилберт, я согласилась и не пожалела.

Ей было интересно с этими людьми, в чей круг она стремилась попасть всю свою жизнь. Академики, художники, писатели, профессора — все они сосуществовали друг с другом и не делили места под солнцем. Все было как-то гармонично, легко и интересно. Ей предложили шампанского, и она отказалась — в ее фужере был чистый яблочный сок, и ей вполне этого хватало. Кто-то с ней начинал беседу каждые пятнадцать минут, спрашивали о любимых художниках, о любимых книгах, и на все вопросы Мадаленна отвечала немного торопливо, как бы боясь, что ее монолог наскучит. Но собеседники слушали ее, подперев щеку рукой, и спрашивали еще и еще.

— Поздравляю, мистер Гилберт! — послышался сзади нее голос, и она обернулась.