Магнолии были свежи (СИ)

Она часто читала о подобном, но никогда не думала, что такое и произойдет с ней. Мадаленна вовсе не старалась изменить мистера Гилберта, она заставляла думать его по-другому, ей было просто бесконечно жаль, что такой умный и талантливый человек потеряет свой смысл в жизни. Искусство заставляло его двигаться, греть идеей, ведь иначе зачем он так долго занимался этим — мог просто поступить на юридический и заниматься разводами с разделом имущества. Но когда-то Эйдин любил каждую картину, каждый лист на холсте, выписанный кистью, и ей было физически больно от того, что эта страсть могла исчезнуть. Он пристально смотрел на нее, а она думала. Мадаленна действительно любила этого человека, просто пора влюбленности настала не сразу. Она боялась признаться в этом, потому что понимала — он уйдет так же, как и все другие. Однако ее чувство переменить было трудно — она любила и была готова бороться за него до конца.

— Я не пыталась изменить вас, мистер Гилберт, — медленно начала она. — Я не хотела, чтобы вы стали другим, чтобы вы соглашались со мной. Мне не хотелось потерять вас и ваш интерес. — он чаще всего брал ее за руку, а в этот раз на это решилась она: Эйдин руки не отдернул. — Я знала, что вам важно это и не хотела, чтобы вы потеряли то, что вам так дорого.

— Почему? — негромко спросил он.

— Вы — мой друг. — с трудом сказала она; сказать это оказалось труднее, чем она думала. — Я очень дорожу вами и вашей дружбой. Мне было бы больно видеть вас потерянным.

Она снова почувствовала прикосновение губ к своей руке, теплая волна поднялась в ней внутри. Мадаленна должна была отвернуться, начать другой разговор, но она не желала. Нечто новое родилось между ними, но признать подобное означало разрушить все старое и начать отстраивать новое. Надо было только немного подождать. Мадаленна осторожно накрыла его руку своей и выдержала его взгляд, не залившись краской.

— Знаете, — она сменила тему. — Я все-таки испугалась.

— Чего? — он с готовностью подхватил.

— Рафаэля. Не смогла выдержать испытание вечностью. — он улыбнулся, но она мрачно посмотрела в сторону мастера. — Я не смогла себе представить, что этот человек спокойно жил и…

— Существовал?

— Да.

— Странно представлять его обыкновенным человеком, правда? — Эйдин взял ее за руку и повел по коридорам. — Кажется, что он не имеет права думать ни о чем другом, кроме как об искусстве. А ведь он мог вообще не понимать, что его работы гениальны.

— Это невозможно. — покачала головой Мадаленна.

— Почему? — возразил Гилберт. — Ведь это и отличает скульптура от плотника. — лукавая улыбка быстро мелькнула, и Мадаленна улыбнулась в ответ. — Мастер творит, не задумываясь о похвальбе, он творит потому, что не может жить без каждодневного труда, и каждый день приносит ему разочарование, потому что надо работать лучше и больше. Гений никогда не доволен своим результатом.

— Печально. — сказала Мадаленна, смотря на проплывавших мимо нее Тициана и Больдини. — Гений даже не узнает о своей гениальности.

— Такова плата за дар. И потом, — он повернулся к ней. — Ради искусства можно перетерпеть все.

— Вы повторяете слова другого. — проворчала Мадаленна.

— И даже не собираюсь этого отрицать, мне слишком нравится их автор. — Гилберт вдруг аккуратно ее развернул за плечи и прошептал. — Теперь смотрите.

Они стояли у «Тайной вечери» Тициана. Гениальность во плоти смотрела на них спокойно, так, как смотрел тысячелетний мудрец на очередного путника. Сколько лиц видело это полотно, сколько трагедий разворачивалось перед ним и сколько радостей, и оно смотрело на все с невозмутимостью и отрешенностью. Теперь она понимала — как можно было беседовать с тишиной, и как та могла раскрывать свои тайны. Мадаленна молчала, и на этот раз не чувствовала тревоги.

— Первый раз я увидела эту картину в журнале мистера Смитона. Я и подумать не могла, что буду стоять так рядом с ней.

— И все же вы здесь.

— Да, я здесь. — повторила Мадаленна. — Спасибо вам.

— Это вам спасибо. — помолчав, ответил Эйдин. — Я… У меня… — он смешался, но через секунду продожил. — У меня никогда не было такого человека, как вы. Я очень счастлив, что встретил вас, Мадаленна.

Она повернулась к нему; в воздухе произошло какое-то движение, и в минуту у нее в руках оказалась небольшая коробочка. Мадаленна недоуменно повертела ее в руках, но мистер Гилберт с таким предвкушением смотрел на нее, что она даже смутилась.

— Что это?

— Откройте и узнаете. — улыбнулся он.

Маленькая голубая крышка легко поддалась, и, потянув за бант, Мадаленна увидела на бархатной подушечке небольшой серебряный брелок в виде башмака. Башмак был очаровательный — изящно отлитый, при этом специально состаренный и такой аккуратный, что она смогла увидеть даже развязанные шнурки. Голос матери, строго говоривший, что нельзя принимать подобные подарки, потух где-то вдали.

— Мистер Гилберт, это очень красиво, но, боюсь, что я не могу принять его.