Магнолии были свежи (СИ)

Она прикрыла глаза и постаралась не вспоминать саму дорогу, только ощущения. Соленый запах воды, горячая резина, гортензии, сухой песок; все время, пока они блуждали с Рикардо, она чувствовала запах соли, значит, они все время шли около канала. Ей нужно было выйти из переулка, потом пойти прямо и повернуть направо. Мадаленна была в этом уверена. Она открыла глаза и, еще раз прикоснувшись к каменной стене, вышла из-за угла. Все тот же кованый мост, только с другой стороны, такие же машины, но красивых женщин в накидках сегодня не было видно, зато из высоких окон раздавались звуки граммофона и чей-то женский смех. Мадаленна прошла по правой стороне канала и повернула вправо. Часть улицы перед пинакотекой была вся залита солнцем, а здание отбрасывало большую тень. Выйдя со света она прищурилась, ничего не видя, но когда глаза привыкли к приглушенным цветам, она остановилась и в который раз поймала себя на том, что затаила дыхание. Этот город становился ее открытием, и каждый день она готовилась к встрече с прекрасным.

Строгое палаццо стояло одно на пустынной площади. Вокруг него не ходили торговцы, не проезжали девушки и молодые люди на велосипедах, до него не долетали звуки джаза и итальянских национальных песен. Но оно не было одиноко. Прямоугольный, закрытый дворец не пускал внутрь себя всех любопытных и тех, кому просто было нечего делать. К нему стоило подходить осторожно, отдавая дань уважения Рафаэлю, Тициану и Караваджо. Дворец не стремился привлечь тех, кто старался увидеть только внешнюю красоту, все свои богатства он прятал внутри, и только настоящий пилигрим от искусства мог добраться до холстов гениев Возрождения. Простые охровые стены спокойно гармонировали с серой брусчаткой площади и хранили надменное молчание, но имели на это право. В простых окнах, обрамленных коричневыми рамами, не мелькало теней, не слышалось голосов, но Мадаленна не отступила назад и смело прошла вперед, к двери, которая вела во внутренний двор. Она замерла только тогда, когда прикоснулась к деревянной ручке — мысль о том, что люди из восемнадцатого века касались ее рукой, а на пороге слышалось шуршание шелковых платьев снова заставила ее вздрогнуть. Она никогда не чувствовала близость с вечностью так остро, как в Милане.

Мадаленна быстро прошла через темный проход, и когда вышла на свет, снова остановилась. Пилигрим все-таки нашел свое сокровище. Прямоугольный внутренний двор состоял из мозаики — на сером фоне темно-красные камни образовывали крест, и когда лучи солнца падали на пол, то серая брусчатка отливала зеленым. Белое палаццо парило в воздухе, слегка опираясь на темно-бежевые колонны, и в промежутке между каждой парой колонн была старая дверь с кованым замком. Мадаленна осторожно прошла внутрь и, услышав чей-то голос, посмотрела наверх. Воздушный балкон, украшенный замысловатым портиком опоясывал всю открытую галерею, и она засмотрелась на статуи античных мыслителей и прекрасные скульптуры. Теперь пинакотека ожила, и Мадаленна вдруг услышала и оживленный гомон где-то в открытых дверях, и звуки органа, доносящиеся откуда-то слева, и все это было так гармонично, так тонко и хорошо, что в глазах внезапно защипало. Она сконфуженно протерла глаза и оглянулась — не было ли кого из свидетелей ее восхищения искусством. Особо глаза тереть было нельзя, а не то они могли стать красными, и она достала платок из сумки.

— Per questo Filonese! È stanco con le sue stupide addensate! («Чтоб этого Филоньезе! Как же он надоел со своими дурацкими придирками!») — послышался сзади не мужской голос, и, повернувшись, Мадаленна увидела двух студентов.

— Ma dai, un po’di divertimento è ascoltare ogni volta che urla che nessuno l’ha capito. («Да перестань, хоть какое-то развлечение — слушать каждый раз, как он кричит, что его опять никто не понял.») — ответил молодой человек в коричневой кожаной куртке.

— Si ‘, a te non importa, e io devo ascoltare ogni volta il suo brontolone. E cosa non gli piace dell’agenda? («Да, тебе-то все равно, а мне приходится выслушивать его ворчание каждый раз. И что ему не нравится в этой графике?!»)

Мадаленна улыбнулась и повернулась к открытой деревянной двери. Многие утверждали, что все преподаватели были одинаковыми, но она могла с уверенностью сказать, что и студенты были такими же: все учились, ошибались, ворчали и все равно каким-то образом умудрялись любить то, что они делали. Она была уверена в последнем — на факультет искусствоведения идти из-за денег было нельзя, только по велению души. И пусть ее слова звучали слишком банально, отказываться от них она не собиралась. Сверху раздался звук лопнувшей струны, и Мадаленна отвлеклась от мыслей. На этот раз свои часики она не забыла, и стрелка уверенно ползла по циферблату к половине первого. А она все еще не знала, куда ей идти. Молодые люди уже перекинули сумки на плечо, и она решила рискнуть.

— Mi scusi, può aiutarmi? («Извините, не могли бы вы мне помочь?»)

Студенты неспеша повернулись, но когда увидели ее, приветливо улыбнулись и поклонились.