Магнолии были свежи (СИ)

Она потерла глаза и быстро подошла к окну, пошире раскрывая фрамугу. За окном белел Миланский собор, а под острыми шпилями итальянские мальчишки играли в футбол, перекатывая мяч по мраморным квадратикам, а по бокам памятника Виктора-Эммануила дружно расселись торговки соленой рыбой и цветными тканями. Быстрая итальянская речь соединялась с громкими клаксонами автомобилей и детским смехом. Надо было купить несколько штук открыток с видом Собора, Ботанического сада и театром Ла Скала и отправить домой. Подарки мистеру Смитону уже лежали в отдельном ящичке бюро, и Мадаленна ждала того часа, когда наконец раздобудет заветный адрес почтового отделания. Она лениво потянулась, и утренняя дрема вдруг прошла; Мадаленна нахмурилась. Мама в ее снах всегда появлялась исключительно в важных случаях: когда пыталась предупредить о чем-то или напомнить. Но она была готова хоть доской о голову треснуть, но никак не могла вспомнить, что такого важного было запланировано на день. Будильник явственно показывал десять минут одиннадцатого, и она медленно прошла в ванную комнату. Она вспоминала, пока чистила зубы, пока умывалась, пока открывала двери шкафа и смотрела на пиджаки и юбки. Самое ужасное, что она тоже помнила — сегодня должно было случиться нечто важное, но вот что именно — это-то как раз и терялось в ее воспоминаниях. Ежедневника она с собой не взяла, Мадаленна решила, что сможет все запомнить сама. «Сама, значит?» — кивнула она своему отражению в зеркале, но то только виновато пожало плечами.

Она огляделась: в комнате был идеальный порядок, и ничто не напоминало о том, что вчера она готовилась к чему-то важному. Проснулась она поздно, значит, ничего особо важного не должно было произойти. «Думай, Мадаленна, думай!» — ходила она по комнате, борясь с желанием постучать в соседний номер и спросить — что у них запланировано на день. Однако в дверь постучали ей. Она с секунду не двигалась с места, а потом подбежала к порогу комнаты и нажала на дверную ручку. Перед ней оказался швейцар с письмом в руке.

— Что случилось?

— Синьорине просили передать, — на ломаном английском ответил швейцар. — Очень спешили и очень просили, чтобы я передал.

— Спасибо. — она протянула молодому человеку пятьсот лир и закрыла дверь.

Письмо оказалось незапечатанным, но Мадаленна не волновалась, что его смогут прочитать. В гостинице не так хорошо понимали английский, и тайн, которые следовало скрывать, у нее не было. Из белого конверта она вытянула небольшую открытку — «Гроза» Джорджоне. Руку мастера Мадаленна узнала сразу. Тонкая прорисовка и глубокие цвета создавали камерность обстановки, и каждый раз, когда она смотрела на картину, ей казалось, что она сможет войти туда и спрятаться под деревом вместе с женщиной в белой накидке и ребенком. От картины веяло покоем, тысячелетним миром, и больше всего Мадаленна любила смотреть на синее небо, разрезанное молнией и полуразрушенные колоны; те ей всегда напоминали об исчезнувших городах. Она вскарабкалась на кровать и осторожно, стараясь не испортить штукатурку, прикрепила миниатюру к литографии Мадонны. Теперь два произведения смотрелись как дополнения друг друга, и Мадаленна удовлетворенно улыбнулась. В комнату лилось солнце, и она с удовольствием слушала звуки старой шарманки, играющей под ее окнами.

Джорджоне. Легкий шарф замер в ее руке, а потом мягко упал на пол. Джорджоне. Конференция. Она приехала в Милан, чтобы выступить на конференции, посвященной творчеству мастера. И забыла об этом. Действительно, что же такого важного могло произойти? На минуту Мадаленна забыла, что человеку следовало дышать, чтобы не упасть в обморок и не умереть. Движения ее стали ломаными, и шарф успел еще пару раз упасть из ее рук, прежде чем она кое-как намотала его на шею и подошла к часам. Теперь она хорошо помнила, что прошлым вечером специально старалась несколько раз прочитать работу, но страницы каждый раз мешались друг с другом и падали из рук. Насколько она помнила, чтение она так и не завершила, заснула сразу, как только дошла до десятой страницы. Наверняка во всем были виноваты шиповник и пустырник — вместе с расслаблением приходили беспамятство и полная уверенность в том, что ничто не значимо. Мадаленна рванула на себя будильник и чуть не вскрикнула от злости — ровно одиннадцать утра, а начиналось все в двенадцать. Да, теперь она точно помнила, что начало выступления было назначено на полдень. А она даже не прочитала полностью работу, не отметила важные места и не успела спросить себя те вопросы, которые могли задать профессора. Работа лежала на столе, и Мадаленна даже не стала думать, как так произошло, что она не заметила толстую папку. Перечитывать все параграфы она не стала, только проверила, не вырваны ли где-нибудь страницы и резко стянула с вешалки пальто — на термометре значилось тринадцать градусов, но она чувствовала свежий ветер.