Магнолии были свежи (СИ)

— А мне нет. — неожиданно для себя ответил Эйдин. — Мне не жаль, что мы с вами оказались в Сиене, мне не жаль, что я увидел ваш дом, мне не жаль, что наконец-то я смог хоть чуть узнать вас. И мне не жаль, — тише добавил он. — Что мы стали мистером и миссис Гатри.

— Мне тоже. — произнесла она и, прежде чем он что-то ответил, взяла его за руку. — Кажется, нам машет ваш официант.

***

Итальянская ночь оказалась темной и быстрой, и когда уже принесли лимонный щербет, вокруг их столика зажглись белые фонари, и оркестр затянул какую-то лирическую национальную композицию. Они сидели друг напротив друга и изредка перебрасывались какими-то фразами, ненужными, неважными, но приятными. Гилберт заметил, что на их пару поглядывали некоторые туристы и что-то шептали на ухо своим друзьям, но его это мало волновало.

— Мистер Смитон обещал мне прислать особый чемодан. — первой нарушила тишину Мадаленна. — Почта слишком странно работает.

— И что это за чемодан?

— Вы наверняка видели его. Коричневый, с золотой ручкой, на вид очень маленький, но на деле туда влезает все собрание Пруста.

Гилберт нахмурился, а потом и правда вспомнил. Он видел этот чемодан несколько раз, стоящим у стены. Филип говорил, что там лежат его мечты, и он отдаст его самому дорогому человеку, когда поймет, что пришло его время. Эйдин посмотрел на Мадаленну — в этом свете она казалась какой-то прозрачной, и рыжие волосы были озарены призрачным сиянием. Его охватило дурное предчувствие. Садовник был крепким мужчиной и не мог умереть из-за простого сердечного приступа. Если бы только его тоска по Грейс не оказалась в один день невыносимой, и он сам не принял бы одно решение.

— Да, я его помню. — он откинул салфетку. — Наверное, просто перебои на станции. Вы меня извините, мне надо отойти на минуту, позвонить в Англию.

Мадаленна кивнула, решив, наверное, что ему надо позвонить своей семье, а он быстро попросил оператора соединить его с Портсмутом, деревней Стоунбруквилладж, теплицы Смитона. Холодный голос оператора сначала сообщил, что не может найти такого адреса, а потом попросил его подождать. Наконец соединение было установлено, и Гилберт принялся ждать ответа. Гудки все ныли и ныли, а он ждал, когда на том конце трубка привычно крякнет, и он услышит знакомый голос. Но ответа не было, не подходила даже привычная миссис Раттид, которая всегда приходила по субботам. В груди неприятно затянуло, когда он вспомнил, что Филип перед самым его отъездом решил отпустить миссис Раттид на несколько месяцев. «Смерть — это не всегда прощание, мой дорогой. Иногда это открытие нового мира.» Мадаленне об этом говорить было нельзя. Он посмотрел на себя в зеркало и постарался придать лицу беспечный вид, получилось не очень, но Эйдин понадеялся, что в неровном свете это не будет особо заметно.

— Там занято. — возвестил он, возвращаясь на место.

По лицу Мадаленны скользнуло облегчение.

— Правда?

— Да. — он продолжил беспардонно врать. — Оператор сказал, что разговор очень долгий, и вряд ли мне ответят раньше десяти вечера.

— Ну, многие любят поболтать по вечерам.

Эйдин кивнул, соглашаясь и вынул из подставки хлебную палочку. Та разломилась на несколько кусочков, и он смел крошки со скатерти. Мадаленна знала, что он врет, он знал, что она это знает, и все равно они делали вид, что верят друг другу. Смерть и жизнь всегда переплетались, и никогда нельзя было понять, где начало, а где — конец. Оркестр заново вдохнул, и он расслышал знакомые ноты — «Два сольди». Эта итальянская песня звучала уже тринадцать лет, и все никак не теряла своей известности. Мадаленна вдруг дернулась и повернулась к нему.

— Потанцуйте со мной, пожалуйста.

В любом другом времени эта просьбы была бы необычной, но под темно-синим небом в Сиене все было так естественно и просто, что Гилберт кивнул и взял ее за руку. Кроме них были еще танцующие, они замечали их, люди все еще существовали, окружая их чужими духами и одеколонами. Но это было незначимо, когда он вежливо придерживал ее за талию, а ее руки смыкались вокруг его шеи. Гилберт чувствовал лимонную вербену, смешанную с запахом «Воздуха времени», легкое, почти невесомое прикосновение ее щеки к воротнику своей рубашки.

Это простая песенка за два сольди, которая поётся на улицах пригородов, для тех, кто надеется, любит и мечтает, это вечная история любви.

Он смотрел на синее небо, там медленно загорались мелкие звезды, такие же как блестки на праздничном платье. А потом он поглядел на нее и увидел серое озеро, глубокое, прозрачное, чистое. Но то, что должно было умереть для короткого прикосновения к этому озеру, еще не умерло, и Гилберт позволил себе только прикоснуться губами к щеке. На секунду Мадаленна замерла, а потом он почувствовал, как ее ладонь легла ему на щеку, и он осторожно, боясь причинить боль, обнял ее еще крепче.

Песня за два сольди, два сольди счастья.