Магнолии были свежи (СИ)

Разговор становился опасным. Каким бы душевным не был сэр Харрис, он все еще оставался в плену коллективного участия — если бы Мадаленна, не думая, оскорбила одного из преподавателей, профессор в ту же секунду встал бы на его защиту, и она могла оказаться в дураках. Да и потом, она ни на кого не обижалась, о всем относилась ровно и спокойно; кроме одного. Но об этом профессору Харрису знать было не стоило.

— Я полагала, сэр, что со всеми преподавателями я была в хороших отношениях, и никто не мог пожаловаться на меня.

Если только Гилберт не сочинил какой-нибудь рапорт на ее имя и не сообщил, что она ужасно отстала по программе за это время. Но холодному профессору искусствоведения было все равно.

— И все же это странно. Просто решили уйти и все?

— Да, сэр.

— Интересно. А почему не сказали об этом мистеру Гилберту?

— Я думала, сэр, что подобные вопросы нужно обсуждать с деканатом.

— Он вас напугал своей особенной придирчивостью? — внезапно спросил Харрис. — Мы всегда ему говорили, что работы студентов нельзя проверять так дотошно, но что там… — профессор снова махнул рукой и выбросил в окно старый окурок.

Мадаленна и не знала, что Гилберта обвиняли в придирчивости. Ей всегда казалось, что их эссе он проверял справедливо и желал только одного — чтобы его студенты научились думать своей головой и умели аргументировать любое мнение. Нет, Мадаленна старалась его больше не любить, но спорить с тем, что он был хорошим, даже отличным профессором, не собиралась.

— Поверьте, сэр, мы никогда не замечали, чтобы мистер Гилберт слишком строго проверял наши работы, он всегда был честен и справедлив.

— Интересно, — повторил Харрис и машинально вытащил из кармана зажигалку и тут же положил обратно. — О, прошу прощения, при дамах я не курю. Так, он вас не пугает?

— Нет, сэр, профессор Эйдин Гилберт меня нисколько не пугает. — Мадаленна призадумалась, а потом усмехнулась. — Меня пугает исключительно его жена.

— А, Линда, — тихо рассмеялся Харрис. — Согласен. Миссис Гилберт может быть временами слишком активной, и чем же она вас так напугала?

— Особенным интересом к моему положению.

— О, вот как. Понимаю. Впрочем, — он выглянул в коридор. — Не думаю, что супруга вашего профессора станет докучать вам больше.

Мадаленна хотела спросить, что означают эти таинственные слова, но за дверью послышались возбужденные голоса, и она узнала в одном из них Гилберта. Эйдин был явно недоволен тем, что его сорвали с конца занятия и требовал объяснения, а Рочестер уперто вел его за собой. Мадаленна встала и подошла поближе к картине, нельзя, чтобы он ее застал в удивлении или, что еще хуже, с радостной улыбкой на лице. Потому что могло происходить что угодно, а она все равно улыбалась, когда вспоминала его или слышала его голос. Теперь, правда, подобные воспоминания становились мукой; первые секунды сердце еще радостно замирало, но потом Мадаленна вспоминала, что Эйдин больше не ее, и никогда ее не будет; тогда хотелось снова лечь на кровать и смотреть на желтое пятно на потолке.

— Ты можешь мне нормально объяснить, в чем дело? — послышался сердитый голос Гилберта. — Ты мне даже лекцию не дал закончить.

— Ничего, один раз твои студенты не умрут, если ты им не расскажешь, почему Брейгель так долго рисовал свои картины.

— Мне нравится твой подход к делу! — Эйдин был сегодня в саркастичном настроении. — Нет, правда, зачем уделять этому время?

— Да перестань ты! Тут дело есть поважнее, между прочим, твой любимый студент решил покинуть свою альму матер.

В коридоре все затихло, и Мадаленна встала со стула. Нельзя, чтобы еще и в кабинете было молчание, ей вовсе не хотелось, чтобы Гилберт думал, будто она ждала его и прислушивалась к его шагам. Эйдин все еще ничего не говорил, и можно было слышать только неразборчивый шепот Рочестера. Она прошлась по кабинету и остановилась около картины. Надо было завезти праздный разговор.

— Неплохая реплика, — кивнула она в сторону «Ирисов»; Харрис поморщился. — Так… Ярко.

— Не мучайте меня, это ужасная картина, и я сам не понимаю, почему она тут еще висит.

— Знаете, — Мадаленна оперлась о спинку стула. — Я видела на одной улице антикварную лавку, моя мама все время так покупала картины неизвестных мастеров; разумеется, они не так популярны, но зато можно говорить об оригинальности.

— Вот, — замотал головой Харрис. — Оставайтесь и возьмите эту обязанность на себя.

— Дело в том, сэр, — она слышала, как дверь кабинета отворилась. — Что я больше не вижу себя в этой профессии. Пока был мистер Флинн, я заблуждалась, но при появлении мистера Гилберта мне стало ясно понятно, что профессия искусствоведа слишком… — она замолчала и посмотрела в отражение окна. — Слишком неподходящая для меня. Конференция в Италии все поставила на свои места. Я бы предпочла оставаться праздным зрителем.