Маятник

— Только вот что, Петр Никифорович, сам запомни и брату скажи. Упаси вас Бог привести мне «подставного» дурачка. Я сразу пойму, что это не тот человек. Знаешь такую статью в Уставе уголовного судопроизводства: «Препятствие правосудию»? Так вот, либо вы мне поможете, либо полиция применит эту статью к вам обоим.

Имелось у Шумилова опасение, что артельный старшина, пожелав заработать на дармовщинку пятьдесят рублей, направит к нему совсем не того человека, который в действительности возил неизвестную дамочку по Невскому.

Однако, когда вечером на пороге его квартиры появились рослые лопатобородые мужики, Шумилов только крякнул: визитеров оказалось трое. Впереди троицы стоял колоритный типаж сусанинского типа. Открытое широкое лицо, осанистая фигура, достоинство и многозначительность во взгляде… Выпустить бы такого на сцену Мариинки, и он сорвал бы аплодисменты одним своим появлением. Несомненно, это и был Сил Никифырыч, вполне соответствовавший обликом своему сермяжному имени-отчеству. Стоявшие позади него двое мужчин были, как говорится, «породой помельче», с мелкими чертами лица, светло-русыми волосами, давно не знавшими расчески. Один из них, немного старше другого, лет под тридцать пять-сорок, имел лицо, как будто поврежденное оспой. Шумилов затруднился бы сказать, действительно ли это следы страшной болезни или просто следствие какого-то кожного заболевания.

Вся троица стояла на лестничной площадке и не переступала порог квартиры. Госпожа Раухфельд, предупрежденная Шумиловым о возможном появлении важных «деловых гостей», была явно озадачена приходом простолюдинов. Открыв визитерам входную дверь, она даже не пригласила их войти, что свидетельствовало о крайней степени растерянности.

— Господин Шумилов? — осторожно начал стоявший впереди.

— Силантий Никифорович, насколько понимаю? — в свою очередь поинтересовался Шумилов. — Прошу вас, заходите.

Явившиеся были явно смущены обстановкой богатого жилища, в котором неожиданно для себя оказались, но отступать им было некуда. Разоблачившись до поддевок и косовороток, они прошли в кабинет Шумилова, где все четверо расселись вокруг стола.

— Господа, сразу к делу, — начал Алексей Иванович, не желая терять времени на лишнюю в данный момент преамбулу. — Меня интересует человек, который управлял экипажем, у которого сиденье возницы оббито серебряным позументом с кистями. У вас два таких экипажа, что ли?

— Никак нет, Алексей Иванович, — степенно объяснил Силантий. — Экипаж один, возницы два. Один уезжал в деревню, а вместо него ездил другой. Поскольку я не знал, какое число вас интересует, я привёл обоих.

— Так, — Шумилов запнулся. — Тогда зайдем с другой стороны: у вас под одним жетоном два человека ездят?

— Никак нет-с, — вежливо отозвался староста. — В этом смысле у нас все чисто. Просто людей пересаживал по своим… так сказать, причинам. Мы закон не нарушаем-с, господин Шумилов.

— Хорошо. А с паспортами все у ваших людей в порядке? У обоих выправлены?

— У обоих паспорта зарегистрированы. Я же говорю, у нас все чисто, не извольте беспокоиться.

— Ну ладно, тогда скажите мне, кто из вас работал вечером двадцать седьмого августа на этом экипаже?

Силантий Никифорович внимательно посмотрел на своих людей. Те, в свою очередь, переглянулись, рябой негромко пробормотал: «Не-е, не я…». Второй

поднял руку, точно гимназист за партой:

— Я работал. Как раз накануне вернулся из деревни.

— Как тебя зовут? — поинтересовался Шумилов.

— Андрей Копытин.

— Вот что, Андрей, скажи, пожалуйста, ты можешь вспомнить, кого и куда вез, скажем, в шесть часов вечера?

— Да, — уверенно ответил извозчик. — С нижегородского поезда клиент был. Отвез его в меблирашку на Лиговке, дом 82.

— Хорошо… — Шумилов задумался на секунду. Было очевидно, что извозчики, работавшие у главного вокзала столицы, отмеряли время прибытиями и отходами поездов. В принципе, это могло бы здорово помочь в уточнении некоторых деталей и повышало доверие к словам извозчика. — А кого ты повез через два часа?

— Через два часа — это в восемь, что ли? Без четверти восемь «Екатеринбургский скорый» подходит. С него я взял господина офицера, казачьего есаула.

— А почему ты уверен, что это было именно в тот день? Может, есаул сел к тебе двадцать восьмого августа? — полюбопытствовал Шумилов.

— Никак нет, — подал голос Силантий Никифорович. — Екатеринбургские скорые по нечетным.

— И потом, — дополнил ответ старосты извозчик. — Это мой первый рабочий день после возвращения в Питер. Я ж говорю, из деревни вернулся — ездил родителей проведать. Я этот день хорошо запомнил.

— Ладно, дальше пойдем, Андрей. Какой поезд был следующим и кого ты с него взял?

— Следующий — без четверти девять. Но там я никого не взял.

— А кого же и куда ты вез сразу после девяти часов?

— Барыньку дурную. Но она была не с поезда. Не знаю, откуда она вышла, но не с вокзала точно. Сама ко мне запрыгнула. Хорошо ее помню, как на грех, в историю из-за нее вляпался.

— Как это? — насторожился Шумилов.