Майя

Правитель Лапана даже головы не повернул. Он сидел, положив руки на колени, и рассеянно постукивал ногой в такт еле слышному перезвону киннары. За внешним спокойствием скрывалась мрачная бездна, таящая в себе угрозу, неведомую бесхитростным белишбанцам и юному Та-Коминиону. К удовлетворению своей страсти Рандронот относился весьма серьезно.

Он с полнейшим равнодушием встретил гневный выпад Гед-ла-Дана и долго молчал. Гости, затаив дыхание, ждали, что произойдет дальше. Майя нисколько не сомневалась, что Рандронот намерен предложить бóльшую сумму и, охваченный водоворотом страсти, попросту растягивает удовольствие – так забывают обо всем, наслаждаясь музыкой или погружаясь в молитву, – а слова ортельгийца его только раззадорили.

Эльвер-ка-Виррион вопросительно поглядел на него. В зале воцарилась мертвая тишина.

– Семь тысяч мельдов, – бесстрастно промолвил Рандронот, будто швырнув камешек в пруд, и принялся рассматривать свои ногти.

Эльвер-ка-Виррион повернулся к Майе и стремительным движением распустил завязки ее платья у ворота. Вишневый шелк с шелестом соскользнул до талии, а потом упал к ногам. На Майе остались лишь полупрозрачная кисейная сорочка, адамантовое ожерелье и серебряные сандалии.

Неннонира или Оккула наверняка бы изобразили смущение или повели себя вызывающе, чтобы распалить воображение гостей, но Майя словно бы и не заметила, что раздета. Она, даже не взглянув на Эльвер-ка-Вирриона, чуть заметно пожала плечами и улыбнулась, будто радуясь, что стряхнула стеснявший ее наряд, как деревья по осени отрясают листву, являя взорам чарующую наготу ветвей.

Ее спокойствие было простым и естественным; однако плотское желание не менее естественно, и при виде полуобнаженной Майи две сотни мужчин, забыв о своих спутницах, возбужденно, словно дикие звери, встревоженные далеким громом, рванулись вперед. Загрохотали, переворачиваясь, скамьи и столы – необузданная орда сметала все на своем пути. Майя с невозмутимой улыбкой взирала на толчею. Гости, будто малые дети, вставали на цыпочки, вытягивали шеи и взбирались на что попало, лишь бы получше рассмотреть красавицу.

На лице Рандронота не дрогнул ни один мускул; казалось, лапанского правителя не занимала ее нагота, поскольку он слишком хорошо помнил Майин облик и ни с кем не желал разделять созерцание. Нет, ею он будет наслаждаться в одиночестве. Такой целеустремленности можно было только посочувствовать – Рандронот был готов отдать последний мельд, лишь бы заполучить Майю, – однако сила его страсти пугала. Кембри, Сенчо, Эльвер всего-навсего удовлетворяли свою похоть, но лапанский правитель не останавливался ни перед чем. Что же будет, когда он добьется своего?

Майя затрепетала от страха, но тут же вспомнила Таррина, рыдающего в крохотной душной каморке Пакады, и жестокий, презрительный взгляд благой владычицы – и поспешно отвела глаза, снова превратившись в недосягаемую и такую желанную Серрелинду.

– Берегись! – внезапно выкрикнула Неннонира.

Шерна стояла совсем рядом с Майей и первой заметила опасность. Гед-ла-Дан раздраженно утер испарину со лба, злобно оскалился, выхватил нож у раба, убиравшего грязную посуду со столов, и, расталкивая гостей, подобрался к Майе. Он вцепился ей в лодыжку и грубо дернул. Майя едва не упала, но Эльвер-ка-Виррион успел придержать ее за плечи. Ортельгиец уставился на нее горящим взглядом и снова протянул руку, но потом обернулся и сделал шаг к Рандроноту.

– Восемь тысяч мельдов! Восемь тысяч! – прохрипел Гед-ла-Дан. – Будь ты проклят!

Эльвер-ка-Виррион жезлом стукнул ортельгийца по толстой шее. Пенаповое ожерелье разорвалось, крупные розовые бусины леденцами раскатились по каменному полу. Гед-ла-Дан замахнулся на обидчика. Поднялась суматоха – женщины истошно визжали, мужчины сыпали оскорблениями. Белишбанцы с трудом удерживали своего татуированного товарища, который порывался заколоть Гед-ла-Дана.

– Проклятые ортельгийцы! Вас бы в Тельтеарне утопить! – выкрикнул кто-то.

Майя, дрожа от страха, прильнула к Эльвер-ка-Вирриону. Гед-ла-Дан замер перед Рандронотом, который не двинулся с места, снисходительно глядя на ортельгийца. Бель-ка-Тразет подошел к соотечественнику, что-то шепнул ему на ухо и невозмутимо отобрал у него нож, будто ветку в чаще сломал.

– Позвольте мне… – обратился верховный барон к Эльвер-ка-Вирриону, с видимым усилием сдерживая свои чувства – изуродованное лицо перекосила страшная гримаса. Он помолчал и продолжил: – Примите мои искренние извинения за оскорбительное поведение нашего соотечественника. Я, как, впрочем, и все присутствующие, чрезвычайно возмущен таким поступком. Прошу вас, давайте забудем об этом досадном происшествии и продолжим торги.