Майя

Сразу же можно уловить очевидную параллель между 14-й стадией гражданской войны в России и «эпохой Собаки», которой соответствуют наполеоновские войны – в масштабах европейской цивилизации их можно считать «гражданской войной». В этой связи возникает естественное сомнение: насколько верно мы определили центральное сообщество Науки, задающее общий ритм исторического развития? Потому как 14-я стадия для Науки явно совпадает с такой же 14-й стадией для политического класса Европы. Может быть, все гораздо проще, и европоцентризм получает надежный фундамент? Однако, не будем излишне переоценивать тот факт, что два сообщества – Науки и европейской элиты в какие-то периоды развиваются синхронно и территориально, что и обеспечивает центральное место Европы в глобальной политике. Уже во второй половине XIX века Наука выходит из сугубо европейских рамок на глобальный уровень, получает надежных и динамичных помощников в лице элиты североамериканской и российской цивилизаций. Сама же староевропейская надстройка цивилизации завершает активную четверть практически синхронно с Наукой, вместе с Крымской войной, но затем масштаб сообщества Науки резко вырастает, и европейская надстройка начинает эволюционировать быстрее, пройдя оставшиеся две стадии Надлома с большими узлами в период двух мировых войн. После второй мировой войны Европа получает новую надстройку с совсем иным политическим центром в лице СБ ООН, точнее кондоминиума внешнеполитических элит СССР и США (плюс неявно между ними Израиль) и их европейских союзников.

Таким образом, мы предварительно выявили факт синхронизации политических процессов европейской истории и истории современной Науки, что тоже подтверждает необходимость рассматривать эти три эпохи совместно.

Теперь, как и в предыдущей главе, попытаемся найти отражение трех эпох и перемен «духа времени» в классической литературе. Главным «властителем дум» для Европы и вестернизированных элит был Иоганн Вольфганг фон Гёте. И что не менее важно, главное творение Гёте и всей европейской литературы этого периода сфокусировано именно на судьбах Науки. Обоснование того, что две части «Фауста» являют собой притчу и пророчество о судьбах естественной Науки было представлено в одной из начальных главкниги «MMIX – Год Быка».

Следует добавить, что творчество Гете и написание «Фауста» имеют свое начало в «эпохе Воды» (1775-1795), которая соединяет и разделяет две первые четверти истории современной Науки. Поэтому мы будем сейчас отслеживать общие процессы, имеющие начало в эпоху Воды. Но в целом эта эпоха и ее главный герой Иммануил Кант заслуживает отдельной главы нашего философического квеста.

Нужно заметить, что для русской цивилизации властителем дум в этот же период стал Николай Михайлович Карамзин. Как и Гёте, открывший литературную «эпоху Воды» своим «Вертером», Карамзин начинает с сентиментального романа на исходе этой эпохи. Гёте вместе с другими авторами «эпохи Воды» готовит Европу к Великой революции и становится консерватором вследствие этих бурных событий. Карамзин своими записками из революционного Парижа приобретает литературную известность и звание первого российского консерватора.

При этом многие современники и потомки, имеющие склонность прикрывать внешним радикализмом отсутствие талантов, всячески пытались и до сих пор пытаются приравнять понятия «консерватор» и «реакционер». Этой прижизненной и посмертной участи не избежал и Гёте. Хотя для разумного человека достаточно вблизи посмотреть на разрушительные плоды деятельности радикалов, прикрывающихся романтикой прогресса, чтобы возжелать движения к прогрессу без радикализма.

Карамзин в своем творчестве и, прежде всего, в многотомной «Истории государства российского» заложил фундамент «нерукотворного памятника», завершенного Пушкиным и Гоголем – литературного русского языка, а заодно и исторического самосознания русской цивилизации и будущей российской нации. Что касается Гёте, то воздвигнутый им «нерукотворный памятник» сложнее. Речь не о языке немецкой литературы, а об общеевропейском языке символов и понятий, а также вовлечении в современную литературу широчайшего исторического диапазона жанровых форм.

Если же рассматривать «Фауста» как стихотворную «Историю Науки европейской», то параллели и единство «духа времени» между европейской и российской цивилизациями в рассматриваемые эпохи вполне просматриваются. Вместе с различиями – Европа сосредоточена на материальных, естественнонаучных аспектах бытия, Россия – на гуманитарных, исторических, социально-психологических что проявится позже и в творчестве русских классиках, и в рождении русского аналога и продолжения «Фауста» - булгаковского Романа о Воланде.