Майя

Речь идет об учете в анализе исторических процессов обязательного «разделения властей» на три ветви. Для политической философии и философии права – это классика со времен Монтескьё. Единственная проблема, что с тех же времен гуманитарные науки так и не научились практически различать сферу политики, опирающуюся на государство, от политического центра самого государства. Различить действительно нелегко, поскольку обе сферы в Новое время и до сих пор тесно сопряжены через одну и ту же политическую и государственную элиту. Эта аберрация зрения, не различающая две разные функции большей части элиты экстраполируется и на предшествующие большие эпохи, включая феодальную. Между тем в феодальную эпоху Европы (как ив России) государство, как система контроля, учета и арбитража, вовсе не было доминирующим субъектом, а скорее - подсобным. Вместо государства объединяющим политическим субъектом служила большая разветвленная семья или родовое сообщество высшей феодальной знати, занятая двуединым процессом защиты и приобретения новых доменов путем сочетания войн и династических браков.

Соответственно, вместо трех ветвей государства в классической политической системе средневекового королевства или княжества действовали три субъекта – двор короля (прямое управление), двор королевы (обратная связь) и двор епископа (арбитраж). Представительная (женская) ветвь зачастую бывала «многопартийной», ибо королева-мать, королева-жена и королевская фаворитка объединяли вокруг себя разные партии.

Век XVI-й – это долгий переходный период от преимущественно феодальной политики войны всех против всех, смягченной брачными союзами и обычаями старины, к централизованной монархии. Одним из признаков этого перехода было формирование прототипов исполнительной власти, будущих «кабинетов министров» - влиятельных «тайных советов» и прочих «избранных дум» при государе, вершащих дела управления в повседневном режиме.

Однако, что характерно, по завершении переходного периода в Испании и прочих католических королевствах такие «кабинеты» оказались в подчинении самих монархов. В Англии «тайный совет» возглавляла королева, а позже – «жена короля» Бэкингем. А во Франции исполнительная власть оказалась в подчинении епископа, то есть кардинала. Эта проекция феодальной системы политики на новорожденные государства отражает такие же политические роли Испании, Англии и Франции в европейской политике. Испания – прямое действие, Англия оппонирует ей как оплот протестантов и убежище банкиров – обратная связь, а Франция – удерживает баланс и осуществляет арбитраж.

Теперь можно спуститься уровнем ниже и рассмотреть с точки зрения феодальных политических традиций изменения в политической системе Франции в 1599-1601 годах. Развод Генриха с Маргаритой и женитьба на Марии Медичи – это по своей сути переворот в представительной ветви власти. То есть аналог событий 1992-93 года в Российской Федерации, где президент сначала развелся с Верховным Советом, унаследованным от прежней эпохи, а затем на деньги банкиров «обручился» с Федеральным собранием.

Полнота аналогии заключается и во внешнем вмешательстве в политические процессы со стороны мирового гегемона, и в отказе от прежних принципов формирования политической элиты. Семейство Медичи – не просто «кошелек Ватикана», но и символ приобретения высшего политического статуса за большие деньги, а не за личные заслуги. В политические функции «двора королевы» всегда входили не только связи с ювелирами (будущими банкирами), но и поддержание рыцарских традиций, в том числе менестрелей и прочих поэтов, воспевающих подвиги дворян. Поэтому «свадебный переворот» в Париже 1599-1600– это не просто смена женского «караула», а изменение принципов оценки, влияющих на формирование и деятельность дворянской элиты.

И действительно, если мы вспомним классический роман Дюма, то честнейший Атос, рыцарь без упрека и потомок древнейшего рода, пользуется общим уважением, но не влиянием. Более того, его репутация подорвана браком с алчной авантюристкой. Портос пытается приобрести влияние через женитьбу на «денежном мешке». Арамис через связи при дворе королевы делает карьеру в католической партии. И только д’Артаньян находит продолжение рыцарских традиций в верном служении королю и в его лице новому государству.

Маргарита Валуа формально и по видимости добровольно уходит из «большой политики», сохранив тем не менее статус наперсницы молодой королевы и наставницы юного короля Людовика. При этом ее королевский статус и связь с традицией прежних времен только усиливают ее популярность в столице и в народе, тем более что ее новый «двор» состоит из поэтов и ученых.

Вопрос на аналитическую внимательность – можно ли обнаружить в нашем времени, в российской элите такой же «двор», аналогичный культурному кругу Маргариты де Валуа во времена регентства Марии Медичи? Только нужно сделать поправку на воплощение власти не в династиях, а в институтах власти.