Читаем Майя Плисецкая. Рыжий лебедь. Самые откровенные интервью великой балерины полностью

У меня в Германии есть друг Франц Хуммель, он написал оперу «Горбачёв», которая шла в Бонне с успехом. А он всегда очень бедствовал. Но потом написал мюзикл «Людвиг Второй», который идет уже пять лет каждый день. Все билеты раскуплены наперед. Хуммель купил дом, новую машину, поменял жену. Но из круга серьезных композиторов он сам себя вычеркнул. Его классическая музыка перестала исполняться.


Прима, спортсменка, красавица.


И в Голливуде, если вы написали музыку для кино, вас за композитора больше не считают. Ты приглашен туда – у тебя вилла, яхта. Но твоего имени в филармонических афишах нет. У нас такого выбора не было.


– Вы ведь мюзиклами тоже баловались?

– Это целая история. По сказке Маршака «12 месяцев». Я получил в 1988 году пригоршню приглашений от японцев прочесть либретто по этой сказке. Я решил, что меня разыгрывают: мюзиклов никогда не писал. И я не отвечал на их факсы и телетайпы. Потом из Министерства культуры попросили принять японцев, мол, это серьезные люди. Приехали три аккуратнейших японца, показали мне замечательное либретто. Вольготные условия, неплохой гонорар. Но я стал отказываться: сроки жуткие – надо за два месяца написать 35 номеров партитуры и клавир. Да еще на японском языке.


– И надо было еще ответить на анкету, где выясняли, пьете вы или нет?

– Ну им же важно было, чтобы автор вдруг, не дай бог, не запил. Ведь тогда он не успеет в срок. У них уже был назначен день премьеры, который предсказал астролог.

Меня Майя уговорила согласиться. Мне обещали дать музыканта-ассистента, владеющего русским и японским языками. И я рискнул поехать. И успел к сроку. Жил на берегу океана – в городе Шимода – с персональным поваром, все было организовано безукоризненно. Это было интересное испытание для меня. Последний номер дописал накануне премьеры.


– А почему японцы выбрали вас?

– Они сказали: ваше имя назвал компьютер. Начинал писать японский композитор, но он не мог передать русский дух. Через компьютер задали кучу вопросов, он выдал мою фамилию. Спектакль шел больше ста раз в Токио, а затем в Осаке. Когда-то Лиознова намеревалась сделать по этому мюзиклу спектакль.


– А у нас некуда повести детей, чтобы они увидели национальную сказку. В Большом шел ваш «Конек-Горбунок», но давно сняли.

– «Конек» был поставлен два раза. Первый раз (это была моя дипломная работа) с Майей. Он шел долгие годы.

Потом поставил Николай Андросов. Там были замечательные декорации Мессерера, Волочкова танцевала премьеру. Это была, на мой взгляд, ее лучшая партия. Ей очень подходила роль Царь-девицы. Но балетный мир и пресса отнеслись отрицательно к этой постановке. Хотя музыку не ругали, она давно написана. Валерий Гергиев говорит, что хочет «Конька» поставить в Мариинском театре. Было бы замечательно!..


– А как относитесь к экспериментам на сцене? Вишневская, возмущенная новой постановкой «Онегина» в Большом, даже пресс-конференцию собрала.

– В данном случае я с этой оценкой Галины Павловны не соглашусь. Если бы она сейчас посмотрела, что вытворили в Мюнхене с тем же «Онегиным», волосы встали бы дыбом. Онегина и Ленского сделали педерастами. Их дуэль – в постели. Зритель негодует, пресса плохая. Или возьмем поставленную в том же Мюнхене «Пиковую даму». Лиза – проститутка, Германн – милиционер советский с портфелем в руках. Он ее раздевает одной рукой, второй держит портфель. В спектакле «Риголетто» действие происходит на Марсе, все герои – обезьяны. Тенор отказался петь. А у Юрия Темирканова был примечательный случай. Он прилетел ставить «Пиковую даму» в Лион. И отказался, когда увидел, что творится на сцене. Оплатил неустойку. И сказал: «Это был самый дорогой отпуск за всю мою жизнь».


– Это что, такая мировая мода?

– Мода. Хотя и в ней иногда бывают художественные открытия, интересные трактовки. «Борис Годунов» в Зальцбурге, «Леди Макбет» – яркая постановка в Амстердаме.


– Люди ходят на это?

– Ходят. Ведь такая модернизация не меняет ни одной ноты партитуры. Как правило, участвуют первоклассные певцы, замечательные хор, оркестр, дирижеры. Если вы – как Гомер – будете только слушать, то получите огромное удовольствие. Высочайший уровень исполнения. Но чем громче скандал, тем больше людей это интересует. Когда украли Мону Лизу, у пустой рамы стояли толпы.


– В искусстве без скандала не обойтись? А у вас случалось в жизни такое?

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное