Читаем Майя Плисецкая. Рыжий лебедь. Самые откровенные интервью великой балерины полностью

У Майи Плисецкой – день рождения. Накануне пришло известие из Рима: знаменитая балерина награждена престижной премией в области культуры, учрежденной президентом Италии. Но телефонный разговор начался вовсе не с поздравлений.


– Майя Михайловна, вы заядлая болельщица. Смотрели, как наши футболисты играли в Словении?

– А как же! Вместе с Родионом Константиновичем переживали за наших ребят. Они, к сожалению, играли не совсем здорово. Хотя известно, что русских судьи всегда засуживают. Вот и Жирков, по-моему, зря получил желтую карточку. Наши футболисты должны были вдвойне лучше играть. И забивать, и забивать голы.


– Сидели и смотрели, наверное, в каком-нибудь любимом мюнхенском пивном баре?

– Нет, на этот раз дома. Но мы действительно любим с Родионом Константиновичем посидеть в пивбаре.


– Пиво в честь дня рождения попробуете?

– Я его не пробую, а хорошо пью! (Заразительно смеется.)


– А с чего ваш день обычно начинается?

– Один день не похож на другой. Но когда утром просыпаешься и видишь солнце, то просто душа радуется. В Мюнхене сейчас очень тепло. И солнце постоянно. Так что меня мой месяц радует.


– А вот наши синоптики на днях объявили, что нынешний ноябрь в Москве самый пасмурный за 120 лет.

– Это очень тяжело переносить.


– Майя Михайловна, по Москве не тоскуете?

– Конечно же – я выросла в Москве, очень ее люблю. Но пока здесь, в Мюнхене, больше работы. Прежде всего – у Щедрина: Валерий Гергиев играет сейчас много его произведений. Только что сделали спектакль «Мертвые души». А Денис Мацуев записал 5-й концерт Щедрина.


– Вы по-прежнему немало ездите и летаете – как вам удается существовать в таком ритме?

– Если ничего не делать, просто лежать на диване, то не будет никакой формы. Человек «разъезжается» по сторонам, обленивается.


– Но хотя бы сейчас вы позволяете себе есть все, что хочется? Те же пирожные…

– Я пирожные, к счастью, не люблю. Я больше пиво с сосисками. Это, наверное, с детства. Мы ходили в театр через магазин Мосторга и там всегда покупали томатный сок с солью, сосиски. А вообще – люди не придумали ничего вкуснее, чем обычный хлеб с маслом.


– Недаром во многих европейских ресторанах перед едой подают хлеб с маслом, порой еще теплый.

– Они знают свое дело!


– Но диетологи говорят, что хлеба надо есть поменьше, если хочешь похудеть.

– Это больше в теории. А в жизни можно все, но понемногу.


– Я слышал, в Москве скоро у вас выходит новая книга.

– На самом деле это две предыдущие книги соединены в одной. Но я написала новое предисловие и послесловие, даже постскриптум. Многие фотографии заменили. Так что, наверное, приеду на ее презентацию в Москву.

Кстати, здесь, в Германии, выпустили диск с балетом «Чайка»: там мы с Родионом Константиновичем рассказываем о спектакле, сидя как раз в чеховском доме в Москве. А еще немцы переиздали мою книгу «Тринадцать лет спустя», правда, с другим названием – «Сохраняя самообладание»…


– По-моему, они попали в точку. А были случаи, когда вам с трудом удавалось сохранять самообладание?

– Много раз. Но я все-таки преодолевала. Необходимо было. Иначе бы заклевали.


– Майя Михайловна! С днем рождения! Поздравляем и от имени вашей давней поклонницы – «Комсомолки», и от наших многочисленных читателей, которые вас по-прежнему любят.

– Спасибо. Это просто бальзам на сердце.

20 ноября 2009 г.

«Итак, Равель, танцуем болеро!»[2]

Казалось бы, Морис Равель сделал все, чтобы «Болеро» не то что в шедевры – даже просто в известные музыкальные опусы не попало.

Ну, во-первых, написано для балерины-любительницы Иды Рубинштейн – особы, не сильно блиставшей на сцене, хотя, конечно, скандально известной в Париже начала прошлого века. Ее портрет даже написал Валентин Серов, и висит он у нас в Русском музее. При этом композитор так спешил, что без конца повторял свою арабо-испанскую мелодию, изменяя в ней лишь оркестровый ритм.



Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное