Майя Плисецкая. Рыжий лебедь. Самые откровенные интервью великой балерины

– Это правда. Я не должна напрягаться, моя лень отдыхает. Я могу жить жизнью музыки, которая для меня свет в окошке – Щедрин и его музыка.

– А каково это – находиться в тени своего мужа? В книге вы пишете, что Щедрин сначала был в тени вашего шумного успеха. А теперь вы как бы ролями поменялись.

– Именно поменялись. У Щедрина сейчас столько премьер, и старые сочинения в новом исполнении, и балеты, симфонии, оперы! Вы знаете, ради этого стоит жить. Как исполнительницы меня уже нет: если что-то есть после меня на пленках – это все, что осталось. Я уже исправить ничего не могу. Я смотрю иногда: ой, всё не так! А знаете как говорят: плохо сняться – все равно что плюнуть в вечность. Потому что это остается, тут уж ничего не докажешь.

Молодость, лето, свобода, счастье…

Знаете, я даже по фотографиям вижу, способный человек или не очень. Это называется «чувство позы» – то, что не вырабатывается, то, что от природы. Артистичность. Сейчас говорят, что в прошлом были балерины. Сегодня бы они не смотрелись.

– Вы думаете?

– Уверена.

– Талант не тускнеет со временем…

– Если они ушли, значит, таланта не было. Осталась Анна Павлова: не бог весть какая техника – остался в памяти талант. Осталась о ней легенда.

– У вас традиция – Родион Константинович к каждому вашему юбилею дарит свою музыку. Вы рассказывали, как однажды, целуя вас, сказал: вот это – музыкальный подарок, не бриллианты же дарить!

– Было такое.

– Что, так ни разу бриллианты и не подарил?

– Зачем? Однажды я сказала Славе Ростроповичу, что Родион подарил мне «Даму с собачкой». Он говорит: статуэтку? Я говорю: нет, балет! А он такого никому подарить не мог.

– Это счастье, наверное?

– Еще бы! Самое великое счастье, которое только может быть.

– А вы никогда не ревновали Родиона Константиновича?

– Не давал повода.

– Однажды вы рванули к Щедрину из Праги, где были на гастролях, прямо в Карелию…

– Это первые месяцы нашей совместной жизни. Я приехала к нему в Сортавалу. Мы жили в маленьком домике, без удобств вообще. Там, кроме комаров, никого не было. Вокруг домика лоси бродили. Счастливый был месяц, очень.

– Счастье той поры и нынешнее – оно разное?

– Конечно. Разное время, мы другие. Жизнь прожита, и очень непростая.

– Как важно не растерять это счастье, подковать судьбу…

– Это уметь нельзя. Это или есть, или нет. Как талант. Когда спрашивают, как, что, почему, – полная ерунда. Если бы люди жили по рекомендациям, может быть, жизнь была бы другая.

– Однажды жена режиссера Юткевича вам сказала: «Как ты можешь лечь в постель с человеком, у которого в голове всегда музыка?» И правда, как удается жить с таким человеком?

– Отвечу, как и тогда, – хорошо жить с таким человеком. Просто прелесть. Он совершенно не эгоист. У него мысли о том, как бы мне было удобно, именно мне. И как удобно и хорошо было бы для музыки. Он поглощен музыкой, он создает музыку. Знаете, не просто так лучшие дирижеры его исполняют. Но меня поражали больше звукорежиссеры, которые говорили Щедрину: сразу видно, что вы на виолончели (на трубе, скрипке…) играли, видно по тому, как вы написали. А он в руки эти инструменты не брал! Когда у человека в голове оркестр в сто человек и каждому он пишет правильно его партию – это для меня загадка неразрешимая.

– Вы признавались, что во времена СССР не уехали за границу из-за Щедрина. А если бы он решился?

– Он бы не уехал. Он до мозга костей русский человек, внук священника. Ему больно, когда России больно. Ему больно, когда ругают Россию. Это его плоть, кровь. Он на тысячу процентов из ста возможных русский человек. Вы посмотрите на его произведения: может, единственная тема не русская – «Кармен-сюита». А остальные? Балеты «Чайка», «Анна Каренина», «Дама с собачкой». Великие писатели – Чехов, Толстой. Великий Гоголь – это симфония «Мертвые души». Русские мотивы на русские темы. Балет «Озорные частушки». «Очарованный странник» – гениальная опера. А «Боярыня Морозова» – куда уж более русское?!

– Но многие считают, что вы давно покинули Россию…