Читаем Майя Плисецкая. Рыжий лебедь. Самые откровенные интервью великой балерины полностью

– Очень боюсь, что так случится. В разговорах о ремонте Большого я услышала слово «бетон». Это самое страшное, что может быть для акустики. Ведь в старом театре было специальное дерево, даже опилки специальные. Взяли и выбросили. А это как раз то, что нужно. Когда разбирали партер, увидели, что там все «подполье» сделано в виде скрипки. Наверное, тоже не случайно. Ложи были сделаны из дерева, которое раньше хранилось в конюшне. Это давало акустику.


– Мы всегда умеем разрушать, а потом с подвигами восстанавливать…

– Это наше – не ценить, что было сделано до.


– Вы как-то назвали сцену своим врагом…

– Врагом она не была. Но ее надо было опасаться. Занозы могли быть, колдобины. Однажды я упала, поскользнувшись на вот такой длины гвозде: прибивали декорации. Сейчас можно не смотреть под ноги. Сцена такая ровная, можно хоть на заду вертеться, делать какие-то трюки, которые были нереальны. Теперь везде специальный линолеум, а не доски. Для хореографов простор: делай что хочешь.


– Возможностей море, а ярких имен катастрофически мало.

– Я бы не сказала, что это так. Сейчас танцуют лучше. У нас черт знает какая форма была у балерин. Маленькие коряги, каракатицы. А сейчас девочки, как модели. Партнеры тоже были невысокие – сейчас много высоких, стройных. Мужской танец вырос неслыханно.


Плисецкая на приеме в московском Доме актера. Слева направо: народный артист СССР Сергей Образцов, народная артистка РСФСР Фаина Раневская, первый англичанин, сыгравший Гамлета в СССР, Пол Скофилд и заслуженный деятель искусств РСФСР Павел Марков.


Как сейчас танцуют мужчины, никогда в жизни так не танцевали. Сначала мужчина был просто подпоркой для поддержек. Дальше начали танцевать. Потом начался виртуозный танец. Сейчас он за пределом. Когда я начинала, не было такого даже близко. Сейчас премьеры прошлых лет не годятся даже в кордебалет. Очень легко проверить: слава богу, есть пленки, которые упрямая вещь.


– Но как же Годунов, Лиепа, Васильев?

– Это уже позже. До Васильева был другой мужской танец.


– А Нуриев?

– Его влияние на всемирный балет огромно. Он был действительно изумительным. Другое дело, его давно уже перетанцевали: cегодня он бы не произвел такого фурора. Но он был первым.


– Сейчас, кстати, есть молодой Васильев…

– Замечательный мальчик Иван Васильев. Феноменальные техника и прыжок. Так виртуозно танцевал только его учитель Юрий Владимиров, который, увы, не стал знаменитостью. Сейчас таких много, то есть как Иван Васильев – немного. Но рядом – много. В Петербурге, Москве, в Париже в Гранд-опера. Санкт-Петербург и Москва сейчас первые в мире.


– Мы по-прежнему в балете впереди планеты всей?

– Похоже на то.


– А что питает? Это какая-то особая среда, школа?

– Нельзя определить. Может, это национальное? Не только в России, но и на Украине такие способные танцовщики и танцовщицы. Я специально не задумывалась – беру кто мне нравится, а потом выясняется, что они или русские, или украинцы.

«Я умру – «Кармен» никогда»

– А чья «Кармен» за последние годы вам ближе всего?

– Она не только не устарела с 1967 года, она сейчас лучше. Мне позвонила Диана Вишнева. Она станцевала Кармен только что. И говорит: боже мой, совершенно новый спектакль. Мне Фурцева (советский министр культуры. – Ред.) сорок лет назад сказала: «Кармен умрет». Я ей ответила: «Кармен умрет тогда, когда умру я». Сейчас я уже могу сказать: «Я умру, но Кармен – нет». Это больше, чем я думала.



– Сейчас трудно поверить, но Фурцева обвиняла вашу Кармен в чрезмерной сексуальности.

– Когда меня Светлана Захарова спросила, что тут такого ужасно сексуального, я ответила: не знаю. Не так тогда понимали слово «секс». Есть вещи, которые не поддаются объяснению. Это или есть, или нет. В дуэте с Хосе я должна была сесть на шпагат…


– Вы до конца не исполнили задуманное?

– Сверху опускали занавеску и выключали свет! На это нельзя было смотреть! А когда я танцевала в фильме-балете «Фантазия» (по «Вешним водам» Тургенева)… Сейчас, кстати, выходит документальный фильм, где будет фрагмент из «Фантазии». Так вот, на телевидение пришло 2 тысячи гневных писем – это порнография! Я очень рада, что фильм выходит, чтобы сегодняшние люди на это посмотрели. Когда я вижу сейчас голых, таких, сяких на сцене, я радуюсь и потираю руки: вот вам, ешьте! Нам-то ничего не разрешали! Ведь получалось, что коммунисты в шубах делали своих детей…


Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное