Боб был уволен в 2004 году после почти семнадцати лет сотрудничества, не считая всех лет работы в Motown, как казалось, несправедливым способом – об отставке ему сообщили в письме. Майкл просто списал его со счетов и бросил по причинам, до сих пор мне не ясным, и, судя по разговору с Джонсом, ему тоже. Затем Боб написал язвительную книгу о певце вместе с репортером Стейси Браун. Даже я был шокирован, а меня нелегко удивить, когда дело касается подобных вещей. Конечно, обвинению нравилось каждое яростное слово, особенно в отношении Джорди Чандлера. И еще до того, как книга была официально опубликована, они вызвали Джонса в качестве свидетеля, чтобы он предстал перед бывшим работодателем и рассказал – под присягой – истории о Майкле и Джорди. Каково было Бобу смотреть со свидетельской трибуны в глаза артисту после того, как он написал такую книгу? Какими бы ни были его чувства, но что бы от него ни ждали, мужчина не мог – или не хотел – сделать это для обвинения. Он провел столько лет, защищая, любя Джексона, что просто не мог пойти на сделку с совестью. Я не уверен до сих пор, что Джонс хотя бы читал «собственный» текст, не говоря уже о том, чтобы написать его вместе со Стейси. «Не помню, чтобы я видел, как кто-то кому-то лизал голову», – сказал Боб, когда его спросили об особенно странном отрывке из книги. (Должен признать, фраза стала любимой у многих репортеров.)
Том Снеддон так и не смог сломить Боба Джонса – никто и никогда не мог этого сделать, насколько мне известно. Он покинул свидетельскую трибуну, так и не сказав ничего плохого о Майкле. На самом деле в некотором смысле я чувствовал, что он пожертвовал своим достоинством ради певца в тот день, и, возможно, это был его последний подарок бывшему другу и работодателю. Боба, казалось, абсолютно не волновало, что окружной прокурор выставил его лжецом, все равно он не предал Джексона. Тем не менее я чувствовал, что для самого артиста Джонс был мертв. Боб умер через несколько лет, так и не примирившись с Майклом.
В тот же день Джун Чандлер – мать Джорди – давала показания. Она рассказала о подарках, которые певец дарил ей, о мольбах позволить ему проводить время с Джорди десять лет назад. Женщина выглядела такой опустошенной, когда говорила о том, как ее отношения с сыном были разрушены, – Джун не разговаривала с ним в течение одиннадцати лет, согласно его решению. Она повторяла, как сильно сожалеет, что доверила Майклу своего ребенка. Сказала, что тот осыпал ее всевозможными дорогими подарками, чтобы втереться в доверие, и, возможно, позволила своему мальчику оставаться с мужчиной наедине по крайней мере тридцать раз!
Когда я писал о деле Джорди Чандлера в 1993 и 1994 годах, то не знал, что думать об этом. Майкл был так категоричен в интервью, которые я брал у него в мучительных телефонных разговорах из-за границы, заверял, что невиновен, и мне было трудно согласиться с тем, что Джексон – настолько хороший лжец. Кроме того, у меня нашлось много надежных источников, уверенных в том, что Майкла шантажировали и он невиновен. Когда речь заходила о Гэвине Арвизо, я приходил к выводу, что артист невиновен, на основании показаний, представленных в суде. Но некоторые истории, в которых фигурировал Джорди, были настолько тревожными, что я ни в чем не мог быть уверен. Как же так?
Многие поклонники и члены семьи Майкла злились на меня за то, что я не был однозначно уверен в невиновности певца в отношении Джорди Чандлера. Я понимаю, они считают, что слов Джексона в интервью должно было быть достаточно, чтобы убедить меня, и, конечно, его комментарии очень помогли. Но загвоздка в том, что я никогда не находился в одной комнате с Майклом и Джорди. Откуда я могу знать, что происходило между ними? И, что самое важное, в отличие от ситуации с Гэвином, я не присутствовал более шестидесяти дней на заседаниях и не слушал показания под присягой, чтобы иметь возможность принять решение. Самой собой, я хотел верить, что певец не виновен ни в каких противоправных действиях. И надеялся, что так оно и есть. Но это не означает, что реальность такова. В конце концов, на мой взгляд, слепая вера – замечательная вещь, но возможная только для членов семьи и очень, очень близких друзей. У остальных есть только надежда – не то же самое, что знание.