Майкл Льюис

муниципальных облигаций позднее подобрала фирма Dean Witter, которая вслед за тем

уволила всех своих специалистов.].

Люди, принимавшие решения, занимались любимым анатомическим трюком - они

мыслили жопой. Иными словами, они вообще не мыслили, а всего лишь торговали. Все было как

в излюбленном наставлении Билла Саймона, поучавшего своих юных маклеров: «Парни, если

бы вы не пристроились в торговлю облигациями, вы гоняли бы грузовики. Не пытайтесь корчить

из себя интеллектуалов на рынке. Просто торгуйте». Когда маклеру случается ошибиться при

покупке, он продает и уходит. Он бросает позицию, прекращает убытки и идет дальше. Его

единственная надежда - что он продал не на нижнем значении цены, как случается с теми, кто

покупает на верхнем уровне цен.

Что покоробило еще сильнее, чем отношение к зрелому бизнесу как к корму для скота, так

это извинение своих поступков, придуманное Гутфрендом. Он заявил фирме и прессе, что

намеревался проводить сокращения интеллигентно, но неуправляемые события принудили его

ускорить события. Он сказал, что, как только новости проникли в прессу, ему пришлось

действовать в экстренном порядке. Иными словами, это «New York Times» несет

ответственность за политику Salomon Brothers. Может, и так, а может, наш председатель решил

прикрыться газеткой.

Это делало загадочную историю первого дня еще более таинственной: кто слил

информацию? Все в фирме от стажера до больших хоботов твердо знали, что говорить с

прессой - это смертный грех. В общем, наши люди держались подальше от репортеров. Только

поэтому ничто из происходившего в фирме никогда не попадало на страницы газет. Я не мог и

вообразить себе, чтобы утечка информации была результатом простой неосторожности. А

значит, это был сознательный мятеж. Но кто? Все знали, что источник был из Совета

директоров, куда входили Джон Гутфренд, Том Штраус, Билл Войт, Джим Мэсси, Дейл Горовиц, Майлз Слейтер, Джон Мериуэзер и с десяток других, менее крупных игроков. Говорили, что они

как сумасшедшие взялись за поиски информатора. Сначала я подумал, что изменника следует

искать среди тех, кто больше всего терял в результате сокращений. Все легко. Это Горовиц, глава отдела муниципальных облигаций. Он потерял все. В результате сокращений он стал

министром без портфеля.

Но если утечку организовали, чтобы спасти отдел муниципальных облигаций, то добились

прямо противоположного. По заявлению Гутфренда, в результате публикации ему пришлось

уволить еще больше людей, чем планировалось ранее. Так что, пожалуй, целью утечки не была

попытка в последнюю минуту спасти ситуацию. А что, если преждевременной публикацией была

достигнута как раз нужная цель? Кто выиграл от этой утечки? Если мотивом была месть

Горовицу, то никто. К тому же месть слишком слабый мотив, чтобы оправдать риск быть

пойманным. В случае поимки автор утечки ломал всю карьеру. От одной мысли о том, что ты

будешь разоблачен и унижен Джоном Гутфрендом, любой член Совета директоров должен был

бы окаменеть. Может быть, страх и является ключом к отгадке: кто меньше всего боялся Джона

Гутфренда? Элементарно. Сам Джон Гутфренд.

Понимаю, что это уже похоже на бред. И когда коллеги высказали гипотезу, что это сам

Гутфренд слил информацию, чтобы облегчить увольнения, я расхохотался. Но эта идея засела в

мозгу, потому что я не мог отделаться от впечатления, что уж слишком охотно Гутфренд

использовал утечку как предлог для последующих действий. Утечка оказалась его палочкой-

выручалочкой. Если уж все всё узнали из газеты, увольнения стали неизбежными. «Понимаете, -

мог он сказать, - это уже опубликовано в „New York Times", и будь проклят этот болтливый

ублюдок». Впрочем, гипотеза оставалась уязвимой. Ведь не мог Гутфренд не понимать, что в

конечном итоге такой утечкой он дискредитирует самого себя.

Анонимность информатора бросила тень на весь Совет директоров: каждого можно было

подозревать. Те немногие директора, которые не участвовали в работе совета, отказывались

обсуждать любые щекотливые сюжеты в присутствии членов Совета директоров. Возникший на

самом верху фирмы раскол вышел наружу. Один воинственно настроенный директор группы

заявлял каждому члену совета: «Виноват, но, пока мы не найдем информатора, мы не можем

доверять ни одному из вас». Рассказы о такого рода доблестных поступках мгновенно делались

известны каждому [Информатора так и не нашли. Как мне рассказывали, даже в октябре 1988

года поиски все еще продолжались.].

Во мне нарастало чувство беспомощности. Я мог только наблюдать за происходящим.

Способны ли вообще руководители нашей фирмы отвечать за действия свои или своих

подчиненных? Неужели у них не осталось ни малейшего чувства чести? Если бы такая утечка

произошла в правительстве Британии, за ней последовал бы шквал отставок. Но наши вожди, судя по всему, не несли ответственности за свои ошибки. Похоже, что с каждым новым