Майкл Льюис

премии. Такая политика умасливания была принята в лондонском отделении. Каждый год в

последние пару месяцев перед Рождеством большинство лондонских маклеров и продавцов

посещали Нью-Йорк, чтобы отметиться у всех важных шишек и деликатнейше намекнуть, что не

худо бы в этот раз дать премию побольше. Приемы бывали разные. Можно было, скажем, бодро

пожелать боссу веселых рождественских праздников, а на вопрос, как жизнь, как делишки, отвечать голосом подавленным и вид сделать несчастный. Мой проводник по джунглям

буквально выпихнул меня в эту поездку, что было с его стороны очень любезно. Он заботился о

моих интересах, и это, я полагаю, хорошо характеризует нас обоих.

Понедельник, 19 октября 1987 года: День седьмой. Поскольку выступать перед студентами

предстояло только назавтра, у меня образовался совершенно свободный день для обхода 41-го

этажа. Обычно я терпеть не мог этого занятия. Даже создав себе определенную репутацию, я

всегда чувствовал себя в этом гигантском торговом зале неуютно, как будто я голый, как будто я

оказался в толпе тупых и перевозбужденных футбольных болельщиков. Но в этот раз все было

иначе. Казалось, что жизнь оттуда ушла. Похоже было, что вместо шумного и пьяного бара я

попал в музей или в город призраков. Вокруг рабочего места Гутфренда была жуткая пустота -

прежде там сидели люди из отдела рынка денег. Вместо шума и суеты воцарилась пугающая

тишина, чем-то напомнившая лондонские улицы в предыдущую пятницу. Прежние обитатели

покинули свои места в явной спешке. На пустых столах еще виднелись старые надписи и

наклейки. «На завтрак - стресс», - гласила одна. Всё так же были приклеены скотчем рисунки

приятелей и частные послания. Написанный неряшливым почерком, к тумбе стола, принадлежавшего прежде даме-продавцу, был при-кноплен афоризм: «Мужчинам, называющим

своих подруг лапочками, детками или рыбками, следует отрезать их крошечные пестики».

Все эти люди были принесены в жертву, хотя внешне ничего жертвенного в них не было. В

Нью-Йорке, как и в Лондоне, было уволено поразительно большое число женщин. Не то чтобы

они менее ловко выбирали себе работу, просто у них было меньше возможностей для выбора.

По неким причинам после окончания учебных курсов женщин распределяли в самые слабые

отделы. В течение нескольких лет в качестве главной клоаки служил отдел рынка денег.

Женщины составляли примерно 10% среди специалистов торговой площадки в целом, но почти

50% среди специалистов рынка денег. Поэтому их было так много среди уволенных.

Мой нью-йоркский ребе и его конгрегация переезжали на места, освобожденные

уволенными специалистами рынка денег. Наезжая в Нью-Йорк, я всегда, и обычно с чувством

облегчения, усаживался рядом со своим ребе. Но в этот раз меня передергивало от мысли, что

они двинулись на новое место с какой-то неприличной поспешностью. Все равно как въезжать в

дом, когда еще не вынесли гроб с телом предыдущего хозяина. Мне было неприятно думать о

судьбе тех, на чьем месте я теперь сидел. Впрочем, особо размышлять об этом было некогда.

Место, где я уселся, оказалось совсем рядом с Джоном Гутфрендом. На его столе в рамочке

стояло объявление 1981 года о продаже Salomon Brothers компании Phil ips Brothers. Рядом

дымилась сигара. Символ, бля! Метафора! Все пепел, и т. д. С этой удобной позиции я и

наблюдал за крахом 1987 года.

Рынок акций, разумеется, рухнул. Он упал, как не падал никогда прежде, задержался, а

потом еще упал. Я был в постоянной беготне между своим местом на 41-м этаже и отделом

акций на 40-м. В результате краха рынка акций произошло перемещение денег из одних рук в

другие, и два этажа по-разному отреагировали на это событие. Везунчик из отдела акций

выставил на продажу без покрытия (иными словами, поставил на то, что рынок упадет) фьючерсы на индекс S & Р в пятницу, а в понедельник, когда пришла пора закрывать ставку, курс

фьючерсов был на 63 пункта ниже, и он очистил 27 миллионов долларов. Можете себе

представить его восторг! Все остальные в отделе акций были где-то между отчаянием и

замешательством. В начале дня торговля еще шла. Я слышал множество перекрикивающихся

голосов с явным бруклинским акцентом: «Эй, Джо!», «Хай, Элфи!», «Как оно, Мэл1», «Джордж

Балдуччи, можешь взять двадцать пять тысяч „телефонов" (акции AT & Т) за половину». Но

позднее поток торговли пересох, что было предвестником близящегося оцепенения рынка.

Инвесторы застыли, как лось, попавший в луч прожектора. Время от времени кто-нибудь вставал

и выкрикивал, безо всякой надежды на ответ: «Господи Исусе!» Они беспомощно наблюдали, как

вымирает их любимый рынок.

В это самое время мои европейские клиенты теряли последнюю рубашку, но я ничем не

мог им помочь. Я в сотый раз благодарил Мамона за то, что стал посредником. Мои клиенты, как

один человек, предпочли пережидать непогоду в укрытиях. Тем временем рынок облигаций

полез прямо в небо, и многие маклеры по облигациям неприкрыто торжествовали. Когда рынок

акций упал на несколько сот пунктов, инвесторы начали размышлять о макроэкономических