Майкл Льюис

оборотами стали набирать новых людей с начальным жалованьем в 48 штук зеленых.

Стоило Волкеру освободить процентные ставки, к фаршированию индюшки приступила

вторая рука - американские заемщики. В 1980-е годы власти (штатов и федеральные), корпорации и потребители брали кредитов больше, чем когда-либо прежде, а потому и объем

облигаций быстро возрастал (можно сказать иначе: в этот период инвесторы ссужали деньги

охотнее, чем раньше). В 1977 году совокупная задолженность трех этих групп была равна 323

миллиардам долларов, и значительную часть долга составляли не облигации, а кредиты

коммерческих банков. В 1985 году задолженность трех групп составила 7 триллионов. И что еще

важнее, благодаря усилиям таких финансовых предпринимателей, как Salomon, и шаткости

коммерческих банков значительно большая доля долга имела форму облигационных займов.

Так что мало того, что цены облигаций стали намного изменчивее, но и очень возросло

число облигационных выпусков, которыми можно было торговать. Маклеры Salomon Brothers не

стали ни умнее, ни разворотливее. Но частота и объем сделок сильно увеличились. Если прежде

через руки продавца еженедельно проходили облигации на сумму 5 миллионов долларов, то

теперь - по 300 миллионов долларов ежедневно. Все начали богатеть - и фирма, и ее маклеры.

И по каким-то своим соображениям они решили вложить часть нового богатства в покупку людей

вроде меня. Учебные классы компании размещались на 23-м этаже их здания на юго-восточной

оконечности Манхэттена. Сюда я и пришел, чтобы наконец начать свою карьеру. На первый

взгляд мои перспективы выглядели бледно. Мои сотоварищи по учебе, казалось, обретались

здесь уже долгие часы. На самом деле, чтобы опередить остальных, многие занимались уже по

нескольку недель. Когда я поднялся, они стояли группами и болтали в коридорах и в фойе за

классной комнатой. Все друг друга знали. Клики уже сложились. Лучшие места были разобраны.

На новичков смотрели подозрительно. Уже составилось общее мнение о том, кто «хорош», в

смысле создан специально для торговой площадки Salomon, а кто обречен на поражение.

Группа мужчин стояла кружком в углу фойе, играя во что-то, что оказалось впоследствии

покером лжецов. Они смеялись, чертыхались, косясь на остальных, - в общем, вели себя по-

свойски. Они носили ремни. Думаю, что я отказался от надежды сразу почувствовать себя в

Salomon как дома, когда увидел эти ремни. Я воспользовался возможностью появиться в

новеньких ярко-красных подтяжках, украшенных большими золотыми знаками доллара. Я думал, что должен быть одет как настоящий инвестиционный банкир. Заблуждение. Позднее от

симпатизирующего мне сотоварища по учебе я получил маленький совет. «Не вздумай

появиться на торговой площадке в этих штуках, - сказал он. - Здесь только директора имеют

право щеголять в подтяжках. Едва увидят тебя в них и сразу спросят: „Что, интересно, этот

говнюк о себе воображает?"»

Помню также, что, когда в это первое утро я вошел в фойе, женщина, занимавшаяся на

этих курсах, громко кричала в телефонную трубку. Видимо, было плохо слышно. В знойный

июльский день эта невысокая толстая женщина была одета в костюм-тройку из бежевого твида, украшенный несоразмерно большим белым нашейным бантом. Я, пожалуй, и не обратил бы

внимания на ее костюм, если бы она сама об этом не позаботилась. Прикрыв микрофон рукой, она убеждала группу обступивших ее женщин: «Смотрите, я могу сделать шесть полных

костюмов всего за 750 баксов. Это - качество. И это - хорошая цена. Дешевле вы нигде не

найдете».

Это объясняло все. Она вырядилась в жару в твидовый костюм только потому, что сама

торговала твидом. Она правильно поняла, что учебный класс - это тоже ведь рынок: у людей

есть деньги, чтобы тратить, глаза, чтобы прельститься, и место в шкафу для представительского

костюма. Она убедила каких-то азиатов снабдить ее зимними вещами в достаточном количестве.

Заметив, что я ее разглядываю, дама сообщила, что со временем сможет «обслуживать и

мужчин». Это была не фривольная шутка, а честное коммерческое предложение. Так что

первыми словами, обращенными ко мне коллегами по учебе, было предложение кое-что у них

купить. Фирменное приветствие в стиле Salomon Brothers.

Слабый луч надежды, обещавший, что в Salomon жизнь может быть и другой, протянулся

ко мне из самого темного угла фойе. Там на полу лежал, картинно раскинувшись, жирный

молодой мужчина. Насколько я смог понять, он спал. Рубашка на нем сбилась и задралась, и

между расстегнутыми пуговицами вздымалось большое белое брюхо. Широко открытый рот, казалось, нацелился на кисть винограда. Это был англичанин. Как я узнал позднее, его готовили

для лондонского отделения фирмы и он не слишком заботился о своей карьере. Он был опытнее

и как-то взрослее большинства других учеников и активно сражался с попытками фирмы стать

для нас заботливой нянькой. В лондонском Сити он уже занимался два года торговлей акциями и

считал всю программу подготовки нелепой. Ночами он рыскал по увеселительным заведениям

Манхэттена, а днем отдыхал, поглощая неимоверное количество кофе и отсыпаясь на полу в